Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

Локк и другие либеральные философы принимали за аксиому, что рациональные методы экзегезы помогут открыть истинное значение библейских текстов – взгляд, в XVIII веке ставший общепринятым. Принципы интерпретации совершенно ясны, объяснял Иоганн Соломон Землер (1725–1791), преподаватель теологии в университете Галле:

Успешная герменевтика зависит от точного и полного знания библейского словаря и словоупотребления, а также от понимания и умения различать исторические обстоятельства библейских рассказов; кроме этого, необходимо уметь в наши дни говорить об этих предметах так, как требуют того иные времена и изменившиеся условия жизни наших собратьев-людей[1446].

Те, кто не мог принять историчность библейских повествований, по-прежнему настаивали на том, что истины христианства важны духовно. «Не потому религия истинна, что ей учили евангелисты и апостолы, – писал немецкий литератор Готхольд Лессинг (1729–1781), – но потому они учили ей, что она истинна»[1447].

Но у друга Локка Энтони Коллинза (1676–1729) мы находим уже признаки нового отношения. В «Рассуждении об основах и смысле христианского предания» (1724) он отвергает традиционную идею, что пророки Израиля предсказывали жизнь и смерть Иисуса. Они были обычными людьми и не могли предсказывать будущее; а предсказание Исаии о том, что дева родит сына, относится не к Деве Марии, а к обычной молодой женщине, жившей во времена царя Ахава. Рациональное утверждение не может иметь несколько смыслов одновременно, так что истинное значение Библии зависит от намерений ее человеческих авторов[1448]. Но такой подход угрожал единству библейского канона: ведь с самого начала христиане воспринимали «Ветхий Завет» и «Новый Завет» как единое целое. Землер в своей прорывной статье 1775 года пошел еще дальше: заявил, что Библия не идентична Слову Божьему, а библейский канон – чисто человеческое изобретение. Если рассмотреть каждую библейскую книгу в свете ее собственного исторического контекста, а не с нашей современной точки зрения, станет ясно, что некоторые библейские писания не имеют для нас сейчас особой религиозной ценности – так что люди должны сами для себя решать, какие книги включать в Библию[1449].

Рациональный этос Просвещения превращал экзегезу писания в утраченное искусство. Нигде не проявилось это так ясно, как в тревожных спорах об исторической достоверности библейских сюжетов, особенно острых в Англии и в Германии. Менялось само понятие истории. Впервые академические историки начали использовать для воссоздания точной картины прошлого современные научные методы, подкрепляя свои находки эмпирическими свидетельствами. Поскольку новая история «есть истина», заявлял шотландский философ Дэвид Юм (1711–1776), она «улучшает понимание и… укрепляет добродетель»[1450]. Широкую популярность обрели классические греческие и римские историки, искавшие в прошлом уроки, полезные для настоящего[1451]. Но как все это соотносится с библейскими рассказами, в которых то и дело встречаются из ряда вон выходящие чудеса и прочие сомнительные явления? В прошлом, как мы уже видели, люди не ждали исторической точности: они понимали, что перед ними мифы, в которых важен смысл. Но теперь, если мифы не соответствовали фактической истине, люди начинали подозревать в них «ложь». Дискуссия сосредоточилась на тех повествованиях, что сильнее всего влияли на христианское богословие: рассказ Книги Бытия о творении, грехопадение Адама и Евы и евангельские рассказы о чудесах.