Современный мир, кажется, во многих отношениях утрачивает искусство писания. Мы открываем священные книги уже не для того, чтобы достичь преображения, а чтобы подтвердить собственные взгляды – то, что наша религия верна, а враги заблуждаются, или, в случае скептиков, то, что религию не стоит принимать всерьез. Слишком много верующих и неверующих в наши дни читают священные тексты в душно-буквалистической манере, очень отличной от куда более изобретательного, мистического подхода досовременной духовности. Мифы о творении не могут соперничать с открытиями современной науки – и на этом основании воинствующие атеисты осуждают Библию как сборник сказок, а библейские фундаменталисты разрабатывают «креационистскую науку», утверждающую, что первая глава Книги Бытия буквально отвечает действительности в каждой своей детали. Джихадисты цитируют отрывки из Корана, чтобы оправдать свои террористические преступления. Религиозные сионисты текстами подтверждают свои права на Святую Землю и оправдывают вражду с палестинцами. Сикхи убивают за применение к «Гуру Грантх Сахиб» современных приемов текстуальной критики; они же цитатами из писания утверждают мысль о своей исключительности, решительно противоречащую изначальным взглядам гуру Нанака. Неудивительно, что все это создает писанию дурную славу. Кроме того, наша ментальность, в которой господствует логос, затрудняет мышление в рамках мифа и делает писание для нас чрезвычайно спорным. Многие готовы молчаливо согласиться с персонажем романа миссис Хамфри Уорд «Роберт Элсмир»: «Если Евангелия неверны как факт, как история, не понимаю, в каком смысле они могут быть верны и какая в них ценность».
Такое буквалистическое мышление подрывает традиционное искусство писания. С особенно болезненной ясностью проявляется это в попытках создать исламскую науку, основанную на Коране. Мусульмане остро сознают, что именно технические и научные достижения европейцев позволили им колонизовать мир, как военной силой, так и интеллектуально; с современной западной наукой они впервые встретились, живя под колониальной властью, так что это знакомство сопровождалось стыдом и унижением. Некоторые мусульманские реформаторы справились с этим чувством неполноценности, приписав «отсталость» исламских стран отсутствию научных знаний; но другие утверждали, что научные открытия, не соответствующие откровениям Корана, не могут быть верны[1683]
. Мусульмане знают, что современный рационализм, основанный на принципе картезианского сомнения, резко расходится с их традиционным пониманием Корана как полного и окончательного откровения Божьего[1684]. Поэтому некоторые из них разрабатывают исламскую версию христианского «креационизма», по-новому перетолковывая коранические описания чудес творения[1685].Эти стихи известны как «
Скажи: подумай, если бы Богу угодно было опустить на землю вечную ночь до дня Воскресения, какой иной бог принес бы тебе свет? Ты не слушаешь? Скажи: подумай, если бы Богу угодно было опустить на землю вечный день до дня Воскресения, какой иной бог дал бы тебе день и ночь для отдыха? Ты не видишь? По милости Своей Он дал тебе день и ночь, чтобы мог ты отдыхать, и искать награды Его, и быть Ему благодарен[1686]
.Эти стихи призваны навести на размышления («подумай») и, как и аналогичные стихи в других писаниях, вызвать чувство благоговейного удивления перед вселенной. Но они и призывают к действию. Следующий абзац велит мусульманам «творить другим добро, как Бог творит добро вам»[1687]
. Они должны быть так же внимательны, щедры и великодушны в отношении к собратьям-людям, как Бог, когда творил мир. Но к концу XIX века некоторые мусульманские ученые начали перетолковывать этот и другие стихи, желая показать, что Коран предвосхитил открытия западной науки.Бади аль Заман Саид аль-Бурси (ум. 1960), например, доказывал, что мистический «Стих о свете» в Коране, прославляющий вездесущее просвещение Божье, не ограниченное какой-либо одной религиозной традицией, предсказывает изобретение электричества и ламп накаливания: