Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

Бог есть Свет неба и земли. Вот каков Его свет: есть ниша, и в нише лампа, лампа в стекле, словно сверкающая звезда, питаемая блаженной оливой не с востока и не с запада, масло коей дает свет без прикосновения огня – свет от света[1688].

Больно читать такое опошление смысла Корана. В более близкие к нам времена большой ажиотаж в мусульманском мире вызвало заявление других таких же «естественнонаучных» экзегетов о том, что Коран предвосхитил теорию Большого взрыва. В одном из стихов-«знамений» Аллах словно бы бросает вызов современным скептикам: «Или не ведают неверующие, что небо и земля прежде были соединены вместе (ратк), и Мы их разорвали (фатк)?»[1689] Изначально, говорят экзегеты, соединенные небо и земля представляли собой «единый ком плотной материи» (ратк), но Бог разорвал ее взрывом (фатк), создав упорядоченную вселенную. Однако арабский текст просто не поддерживает такую интерпретацию[1690]. Другие доказывают, что Коран предвидел достижения современной эмбриологии. Например, канадский эмбриолог Кит Мур был потрясен «точностью» коранического рассказа о формировании человеческого зародыша[1691]:

Мы создали человека из материи глиняной, затем поместили его, как каплю жидкости, в безопасном месте, затем дали этой капле прирасти и образовали из нее комок плоти, затем из этого комка создали кости, затем кости одели мясом, затем создали и все иное – слава Богу, лучшему из творцов[1692].

Но, разумеется, стихи-«знамения» не дают мусульманам никаких фактических сведений: их цель – вызвать рефлексию («подумай») и помочь человеку, воззрев на мир природных феноменов, разглядеть в нем невыразимое трансцендентное Присутствие.

Здесь мы имеем дело с путаницей жанров. Писание – форма искусства, призванная инициировать духовное и нравственное преображение индивида; если оно не внушает человеку нормы этичного или альтруистичного поведения, то остается незавершенным. «Искусство» естественных наук совершенно иное: оно нравственно нейтрально. В сущности, в этом одна из причин его успеха. Науке нечего сказать о том, что нам следует делать и почему. Она не берется предписывать или даже предлагать, как лучше использовать ее открытия. Наука и писание – как мел и сыр; попытки применить принципы одной дисциплины к другой только все запутывают.

Давайте вспомним все, что мы узнали об искусстве писания. Прежде всего, мы видели, что писание всегда звучало в контексте ритуала, который драматизировал его и помогал участникам воспринять его не только душевно, но и телесно. Музыка, продукт правого мозгового полушария, останавливала аналитическое мышление левой половины мозга и помогала участникам ощутить иное, более таинственное измерение реальности, превосходящее их повседневный опыт. Она вызывала чувства изумления, трепета и благоговения перед вселенной и другими человеческими существами. Вне богослужебного контекста писание теряет нечто принципиально важное. Рассматривать писание вне ритуала – как читать либретто оперы. В Индии и в Китае сложные обрядовые церемонии придавали сухой науке «Брахманов» и «Классической книги ритуалов» эмоциональное и чувственное измерение. Ритуал также вызывал чувства изумления, трепета и благоговения перед вселенной и другими человеческими существами. Когда Эзра принес народу Иудеи свою тору, он гуманизировал ее, помог людям принять ее новизну, соединив ее с ритуалом праздника Суккот. Без домашних ритуалов, тщательно разработанных раввинами с целью заменить величественное храмовое богослужение, темная и запутанная духовность Мишны никогда не пустила бы корни в народе.