Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

В отличие от науки, писание всегда обладало моральным измерением; главная его задача – побуждать к сострадательным, альтруистическим действиям. Цель его не в том, чтобы подтвердить читателю или слушателю правоту его устоявшихся мнений, но чтобы полностью их преобразить. Как говорил своим ученикам Чжу Си, неверно вчитывать в священные тексты свои собственные идеи, да и вообще не следует ожидать от писаний ясного выражения каких-либо догматических учений. Искусство писания требовало как своего продолжения активных практических действий; иначе писание оказывалось оборванным на середине, лишенным естественной динамики. В ведической Индии действием, к которому побуждало писание, был ритуал жертвоприношения, призванный поддержать хрупкий мировой порядок. В Китае Мандат Неба настаивал, что правитель должен проявлять сострадание к «малым сим». Конфуцианцы сделали следующий шаг и придали Мандату глобальное значение. Ритуалы, поощряющие чжун-цзы проявлять эмпатию по отношению к членам семьи, должны расширять их сознание так, чтобы их забота распространялась концентрическими кругами, пока не охватит весь мир. Буддисты разработали разновидность йоги, в которой практикующий простирает свою сострадательную любовь во все части света, пока не достигнет состояния полной беспристрастности и равной любви ко всем живым существам. Более того, Будда отправлял своих монахов странствовать по свету, чтобы помогать страдающим людям справляться с болью. Махаяна в конце концов порвала с арахантами, поскольку они, удалившись в затвор собственного спокойствия, пренебрегали долгом деятельного сострадания к миру. Для джайнов их ритуалы, выражавшие любовь, заботу и почтение ко всем существам, одушевленным и неодушевленным, были намного важнее собственных канонических писаний.

Монотеистические традиции с самого начала были преданы идеалу социальной справедливости. Пророки Израиля гневно осуждали правителей, что наслаждались своим богатством и пренебрегали горестями бедняков. Иисус настаивал, что его последователи должны служить нуждающимся и презираемым, кормить голодных, заботиться о больных, посещать заключенных в темницах. Семь подлинных посланий Павла направлены на искоренение неравенства, поскольку во Христе нет больше ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужчины, ни женщины. Важнейшая добродетель, настаивает Павел – милосердие или любовь:

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы[1694].

Позднейшие христиане, писавшие от имени Павла, уже когда стало понятно, что Иисус в ближайшее время не вернется на землю устанавливать новый мир, пытались его «приручить». Как мы уже видели, они отвергли радикальный взгляд Павла на равенство полов и призвали собратьев-христиан соблюдать правила греко-римского домостроя; однако «подрывной» смысл христианства так и не был забыт и проявился позднее у Франциска Ассизского и так называемых «еретиков»-катаров. Писание, настаивал Августин, не учит ничему, кроме милосердия; к этому он добавлял, что если вы живете сострадательной жизнью, посвященной добрым делам, то писание вам вовсе не нужно.

Наконец, Коран дал мусульманам «задание» от Бога создать справедливое и милосердное общество, в котором богатство будут распределять справедливо, а с бедными и уязвимыми обойдутся по совести. Таким образом, для искусства писания чрезвычайно важно то, что средневековые монахи называли intentio: сосредоточенность или «интенсивность» ума, побуждающая читателя изменять мир при помощи практических альтруистических действий. По знаменитому замечанию Августина: «Любовью я называю движение ума к [цели] плодотворно наслаждаться Богом ради него и себя, а ближним – ради Бога»[1695]. Быть может, самым запоминающимся образом выразил этот идеал Чжан Цзай в «Западной надписи»: «Покажи любовь к сироте и к слабому… Даже те, кто устал и немощен, болен или искалечен, те, у кого нет братьев, детей, жен и мужей – все страдающие мои братья».