Утренняя заря

Прежде чем продолжать, он сделал паузу, ожидая возражений Машата, но «господин председатель» смотрел стеклянными глазами куда-то в глубь своего детства. Виделся ему щенок, круглый маленький пудель. Этого щенка отец, высокий человек с бакенбардами, всегда пахнущий лошадьми, принес из Семере, где работал управляющим имением епископа. Отец вытащил щенка из кармана полушубка и, хлопая себя по ляжкам, смеялся, видя, как сын радостно целует его мордочку. Для развлечения отец достал кожаный мяч и бросил его щенку. Но тот никак не мог ухватить мяч, а ведь так старался, так раскрывал рот, что чуть не вывихнул нижнюю челюсть… Стыд и злоба охватили теперь Машата: Форгач, это неуклюжее, упрямое маленькое ничтожество, оказался таким вот упругим кожаным мячом, который никак нельзя было ухватить! На все вопросы отвечает хитро, руководствуясь какой-то своей логикой. Может быть, прав Холло, предупреждавший его вчера в Бибицкоцого, что Форгача теперь не узнать — настолько он изменился.

— Кальман, прошу тебя! — раздраженно обратился к Машату обер-лейтенант Лютц. — Извини, но теперь я должен просить тебя не отклоняться от существа вопроса. Этот… этот тип, — он показал пальцем на Форгача, — заставит, если мне будет позволено так выразиться, и быка отелиться.

— Ты прав! — Машат очнулся и взял себя в руки. — Послушайте, вы, Форгач! — энергично начал председатель национального совета. — Мы вызвали вас сюда, чтобы составить совместное заявление. В нем мы, национальный совет, по общему желанию всего населения признаем существование кооператива имени Дожа незаконным. Заявление это мы подписываем, после чего объявляем о роспуске кооператива. Вы председатель, и вы подпишете это заявление! Поняли?

— Понял, — ответил Форгач, который уже приготовился к худшему. — В одном только вы ошибаетесь, господа…

— В чем? — с бьющимся сердцем поспешно спросил Машат, который понимал, что, пока существует кооператив имени Дожа, единовластие национального совета, хоть и поддержанное оружием, остается только на бумаге.

— Вы думаете, — выпрямился на стуле Форгач, — я вам что-нибудь подпишу? Ничего не подпишу! Пусть внуки мои проклянут мое имя, если я изменю своему слову!

Вновь наступила тишина, но Машат быстро овладел собой.

— Браво! Брависсимо! — иронически зааплодировал он кончиками пальцев. — Хорошо сказано. Так хорошо, что мы занесем это в протокол, не изменив ни одной буквы, ни одной запятой. А кооператив как объединение, созданное насилием, мы и без вас распустим. Само его основание было незаконным. Достаточно только упомянуть, что зародышем, из которого вырос кооператив имени Дожа, было поместье Дори. Эти двести хольдов земли со всем инвентарем, сохранившимся в целости после войны и принадлежащим согласно соответствующим параграфам закона о земельной реформе их владельцу, участнику Сопротивления…

Машат хотел было продолжить. Погрузившись в звучание совершенной, филигранно отработанной, полной внезапных эффектов юридической тирады, он уже упивался своими словами, но вдруг они замерли у него на устах: случилось то, чего он никак не мог предвидеть — Карой Пап из Питерсега, что называется, всадил ему нож в спину.

— Оставим это, господин старший нотариус! — высокомерно прервал Машата этот усевшийся на скрипящий стул маленький человечек. — Не тронь дерьмо, вонять будет.

— Что? — поперхнулся Машат. — Может быть, я вру? Может быть, Дори не участвовал в движении Сопротивления?

— Врать-то вы не врете, но что касается Дори, то он не сопротивлялся никому и ничему, в особенности выпивке. Все знают, а Ишток Лукач, его лакей, тому свидетель, что Дори был в доску пьян и ничего не соображал, когда выхватил пистолет и выстрелил в этого вонючего шваба — майора СС. Он был у Дори в гостях, и хозяин чуть было не превратил его в решето. Майор тоже был пьян в стельку и полез рукой не туда, куда надо, — забрался под юбку какой-то артистке, которую Дори привез сюда из Будапешта, спасая от бомбежек.

— Клевета! Низкая, грязная клевета! — возмутился Машат. — Будь в этом хоть крупица истины, то и меня, выбранного пожизненно старшим нотариусом, имели бы право удалить отсюда.

— Глупости! — прервал его обер-лейтенант Лютц. — Земельная реформа, двести хольдов, Сопротивление — все это чепуха! А вы выбирайте получше выражения. — И он смерил взглядом Папа с головы до ног. — Дори, его сиятельство Иштван Дори, может быть для вас только объектом почитания, но не критики! Именно так!

Пап даже глазом не моргнул.