Утренняя звезда

Он не был уже тем наивным подростком, который готов был расплакаться, встретившись с жестокостью таких людей, как Добай. Теперь при мысли о Добае у Сослана сжимались кулаки. Он вырастал и кое в чем начинал разбираться. Он уже знал, что царские жандармы, переодетые в гражданскую одежду, ходят по улицам, прислушиваясь к разговорам прохожих, что сотни невинных людей схвачены ими и брошены в тюрьмы, что Петропавловская крепость переполнена арестованными.

2

Однажды зимой, в январе, Зулкарнай потащил Сослана к зданию университета. Студенты стояли на улице, взявшись за руки, цепью окружая университет.

На лицах у всех — решимость… Прохожие с любопытством останавливались, разглядывая собравшихся, толпа на улице росла и росла.

Вдруг взгляды сотен людей устремились на балкон, где появился стройный юноша. Его черные волосы, зачесанные назад, резко выделялись на бледном лице. Он поднял руку и сильным, свободным голосом запел;

Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…

Студенты, стоявшие внизу, подхватили песню.

— Сослан, смотри, смотри — это наш друг, Тембот, наш карачаевец! — в восхищении крикнул Зулкарнай, стискивая руку Сослана и устремляясь вперед.

А Сослан от восторга не чувствовал земли под ногами. Песня унесла его воображение далеко в горы… в родной Карачай, к маленьким домикам с глиняными крышами. Перед ним встали картины его детства: вечно что- то штопающая, вечно озабоченная мать, соседи, которые постоянно просят друг у друга горсточку муки… Его друзья, мечтающие об учебе, умерший Мурат… — все мелькало перед глазами, грустное, но такое родное…

— Замолчать, сволочи!.. Стой! — раздался вдруг зычный голос жандарма. И вот их уже много. Они окружают собравшихся.

— Как бы не повторился опять пятый год, — говорит кто-то в толпе, пытаясь ускользнуть от жандармов.

— Ах, сукины дети!.. Ну, погодите!.. Петропавловская крепость ждет вас!.. — задыхаясь от ярости, кричал жандарм и хлестал направо и налево плетью.

Но пение не прекращалось, «Интернационал» летел над площадью.

Разъяренный жандарм, подняв плеть, резко повернулся и изо всей силы ударил по лицу одного из студентов…

Сразу все перемешалось: студенты, жандармы, прохожие… Суматоха, крики, ругань… Сослан, оттесненный толпой, потерял Зулкарная.

А черноволосый студент на балконе продолжал петь… И то, что так смело пел «Интернационал» бесстрашный карачаевец, наполняло сердце Сослана гордой радостью.

Жандармы рвались к дверям университета, чтобы сбросить поющего с балкона, но двери хорошо охранялись студентами. Студенты рассчитывали, что жандармы не решатся стрелять в них, боясь вызвать волнения, как в пятом году.

Но все-таки жандармам удалось прорваться к дверям.

И вот уже нет на балконе Тембота. Жандармы хватают один за другим студентов, тащат их из помещения на улицу и бросают в закрытые повозки. А повозки все подъезжают и подъезжают.

Сослан, расталкивая локтями людей, неожиданно оказался возле одной из повозок. Жандарм, притащив какого-то студента, вталкивал его в повозку, а когда тот попытался сопротивляться, стал нещадно избивать его плетью. Сослан быстро подскочил и изо всех сил укусил волосатую руку жандарма. От неожиданности и от боли жандарм растерялся, схватился за руку и выпустил студента, а тот мгновенно скрылся…

Вдруг чья-то сильная рука ухватила Сослана, оттянула его от повозки, и он оказался в гуще людей.

— У-уф!.. Слава богу, ты жив! Я измучился, пока нашел тебя, — тяжело дыша, говорил Зулкарнай.

— Где Тембот?! Он жив?! — вместо ответа спросил Сослан.

— Не знаю, среди арестованных его не было. И зачем он такое затеял?.. Зачем?.. Я три дня назад виделся с ним, но он ничего не говорил мне о своих планах. Да… странно… Зря он все это затеял!.. Зря!.. — говорил, качая головой, Зулкарнай.

— А что теперь с ним будет? — приставал к нему Сослан.

— Что?.. Если его все-таки схватили, — гнить ему в тюрьме, а если нет, — скроется куда-нибудь! Университета ему, конечно, больше не видать. Исключат. А Тембот так хорошо учился, — говорил Зулкарнай в раздумье.

Всю дорогу домой Сослан был мрачен. Мысль о судьбе Тембота не давала ему покоя: «Почему же Тембот не сказал Зулкарнаю о своих планах, ведь Зулкарнай его друг?!» — с тревогой думал Сослан.

— Ты что, дружище, нахмурился и опустил голову? Может, соскучился по родному дому? — спросил Зулкарнай.

— О матери думаю… — сказал Сослан. — Почему-то нет ответа на наши письма! Может, они затерялись в дороге? Как ты думаешь?

— Возможно, где-нибудь и затерялись… Кто знает… — задумчиво проговорил Зулкарнай.

— А если еще написать?

— Напишем, обязательно напишем… Но знаешь что… Ладно уж, все равно… До сих пор я не хотел говорить тебе, но теперь скажу: ведь никто в Карачае и не знает, что ты со мной сюда уехал!

— Как?! — Сослан остановился и растерянно смотрел на Зулкарная.

«Что же теперь думают обо мне мои родные, моя бедная мать!» — болью отозвалось в его сердце.