Утро седьмого дня

Комната. Вернее, внутренность небольшого дома. Посередине, прямо в каменной стене — очаг, похожий на камин. Пол и приступочки-лежанки у стен устланы ковриками. На одном таком коврике, в пятне света перед очагом сидит, обхватив руками колени, молодая женщина. На лежанке в тени — мужчина лет тридцати; он бородат, бледен, худ, как после болезни, одет в длинный светлый хитон, подпоясанный широким поясом. Он и она почти неподвижны, как будто в оцепенении, только женщина чуть раскачивается из стороны в сторону, обхватив колени руками. Прислушавшись, мы понимаем, что она напевает что-то вроде колыбельной, сначала совсем тихо, потом чуть громче. Мы даже начинаем улавливать слова.

Под окном смоков-ни-ца.
Я несу в горсти птенца.
Сжался птенчик. Лёд в груди.
Лазарь, Лазарь, выходи.
Страшно, страшно одному.
Я иду к тебе во тьму.
Пусто там и тела нет.
Всё исчезло.
Только свет…

Сидящая. Лазарь, милый, а всё-таки вспомни, что ты чувствовал, когда лежал там? И когда услышал голос?

Лазарь (приподнимается, сидит, прислонясь к стене). Ты спрашивала. Не знаю.

Она. Мне после этого всё хочется быть поближе к огню. Наверно, там холодно?

Лазарь. Не помню. Нет. Не то чтобы. Вот как будто муха ползает по лицу и никак не можешь её согнать. (Молчат, он и она.) И как встал на ноги — тоже не помню. А потом, когда уже встал — вдруг этот стыд, как обварило стыдом…

Она. Наверно, от беспомощности.

Лазарь. Не знаю… Будто съел что-то отвратительное. И этот запах… Прости.

Она. Мёртвый — он беспомощный, как младенчик. Ты лежал здесь уже мёртвый и такой беспомощный…

Лазарь. А потом этот голос, как лёгонькое дуновение. И я сразу всё забыл, что там было. Говорят, пошёл на голос. Помню, как меня распелёнывали. Так странно, даже стало смешно. Засмеялся бы, да не мог: лицо онемело.

Справа от камина зашевелилась широкая занавесь. Она отдёргивается, и в низеньком дверном проёме появляется ещё одна женская фигура.

Вошедшая. Лазарь! Мария! Спите и почиваете! Там, внизу, по дорожке идёт кто-то, наверно к нам. Мне кажется, Иоанн.

Мария. Иоаннушка!

Марфа. Может быть, скажет что-нибудь об Учителе.

Мария. Я не верю, что он умер.

Марфа. Как не верить? О, как хотелось бы не верить. Мы же видели своими глазами.

Мария. Мы и Лазаря видели мёртвым. А он — вот.

Марфа. Правда, и я не могу понять. Как будто смотрели сон или какую-то смесь жутких картин… Но как же? Это было, и мы не сошли с ума.

Мария. Он знал наперёд. Когда я с этим драгоценным миром… Сама не знаю почему, взяла и вылила всё на Него… И все замолчали, а потом так зашумели, я думала, что меня, как девчонку, схватят за ухо и вышвырнут из комнаты… А Он: «Оставьте её, она подготовила Моё тело к погребению». Никто не понял. А теперь понятно.

Марфа. Ничего не понятно. Что это было такое — то, что стряслось позавчера? И что будет завтра?

Мария. Все мы знаем своё будущее, только боимся сказать. Каждого из нас поглотит дыра гробницы. И муха будет ползать по лицу. А потом — голос, и мы встанем, неведомо как, и выйдем на голос. И услышим: «Дайте ей есть».

Марфа. Надо встретить Иоанна. Пойду, принесу вина и воды. (Отдёргивает занавесь, уходя.) И хлеба.

Мария. Скажи, Лазарь, скажи ты: ведь Учитель не мог умереть!

Лазарь. Мог. Просто… умереть — это совсем не то, что вы думаете.

Внезапный шум — то ли порыв горного ветра, то ли взмах множества крыльев. Дверная занавесь взметается, и в комнату входит, почти влетает молодой человек. За ним появляется Марфа с кувшином в руках и замирает в дверном проёме.

Мария. Иоанн, что?

Иоанн. Гробница, куда положили, пуста, и никто не знает, где Он.

Удар и звон. Это кувшин падает из рук Марфы и разбивается, разбрасывая по всему обозримому пространству радужные искры-брызги.

Лазарь. Кто сказал?

Иоанн. Я сам видел.

Мария. Что?

Иоанн. Пустота.

Мария. Пусто там, и тела нет…

Иоанн. Что?

Мария. Пустота.

Иоанн. Одни ризы лежащие. И плат, который был на главе Его, не с ризами, а особь свит, аккуратно так, на другом месте.

Молчат все. Тихая-тихая мелодия, то ли журчание воды по камушкам, то ли колыбельная.

Марфа. Что же это? Кто взял? Куда положили?

Мария. Он жив.

Иоанн. Магдалина была там раньше всех, когда ещё темно. И видит, что камень отвален.

Мария. Он жив. Его нет там.

Иоанн. И бежит, и приходит к Симону Петру… И я там с Петром был… И говорит, вот как ты: «Унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его».

Мария. Я иду к тебе во тьму…

Иоанн. Побежали мы оба, только я скорее. Наклонился, вижу — лежат пелены. Но не вошел внутрь. Тут и Пётр, и входит во гроб, и видит одни пелены лежащие, и платок… И я вошёл.

Марфа. Что же это?

Иоанн. Я не знаю. Да. Невозможно поверить. Он воскрес. Я знаю.

Мария. Да. Он жив.

Иоанн. Он жив.

Лазарь. Он жив.

Несколько секунд молчат, как будто прислушиваются. Возможно даже, кто-то начинает напевать.