Утро седьмого дня

Правда, это было давно, задолго до меня, в 1917 году, кажется, весной. Примерно в те дни, когда в семействе Каннегисеров оплакивали нежданно застрелившегося Серёжу.

А дело в том, что цирк тогда (я имею в виду здание, а не артистов, хотя про артистов, наверно, можно сказать то же) оказался в эпицентре революционного вихря. Он расположен рядом с заведениями, где кипели мятежные страсти. В эту сторону пойти — в нескольких сотнях шагов Инженерный замок, где Николаевское военно-инженерное училище; в другую — Михайловский манеж, в коем дислоцирован дивизион блиндированных автомобилей (броневиков). Чуточку дальше по Инженерной улице — комендантское управление, офицерская электротехническая школа и прочее. Недалеко Павловские казармы и школа прапорщиков в Анненшуле[34] на Кирочной. И во всех этих зданиях — массы молодых мужчин, томящихся в оковах казарменного быта, и довольно много оружия. Революция сорвала оковы, и люди в шинелях принялись разгонять уставную скуку митингами. А где митинговать, как не в цирке? Тут и видно хорошо, и слышно, и присесть есть где, и в дождливую погоду не капает.

И вот весна семнадцатого года. Судя по ветерку и солнышку — май. Мы вытискиваемся из плотно набитого трамвая на этой самой остановке. К широким дверям цирка текут ручейки — люди в серых шинелях и чёрных демисезонных пальтишках. Фуражки набекрень, шляпы, картузы. Можно подумать (и мы вначале так и представили себе), что в цирке Чинизелли выступление знаменитого фокусника. Но нет.

Мы приближаемся. Мы видим цирк как бы в разрезе: стена стала прозрачной, перед нами прямо и внизу полукруг арены, над ним перевёрнутый полуконус зрительских мест. В партере и амфитеатре всё заполнено серыми шинелями и чёрными пальто. Гул голосов, подобный жужжанию миллионов мух над компостной ямой. Прямо перед нами у манежа — солдат с георгиевской медалью на груди и штатский в шляпе. Они поворачиваются туда и сюда, как на пружинах.

Солдат. Весёлые сцены!

Штатский. Разоблачение измены!

Солдат. Полные сборы!

Штатский. Огромный успех!

Оба хором. Вход (что приятно) бесплатно для всех!

Штатский. Раскроют кадеты большевистские секреты!

Солдат. Про то, как Ленин, шельма, брал деньги у Вильгельма!

Штатский. Выход — приватно…

Солдат. Бесплатно для всех! (Штатскому.) Заходи, товарищ! За вход денег не берём.

Штатский (обращается к нам). Я зашёл. Огромное помещение цирка было полно народу. Здесь собрались инвалиды войны, кое-где мелькали офицерские шинели, но преобладали солдаты. Ждали главного оратора. Наконец он появился. Это был Бобрищев-Пушкин, депутат Государственной думы. Обращаясь к собравшимся, называя их «братьями», оратор взывал к их «гражданской совести» и внушал мысль о необходимости продолжать войну «до победного конца» [35].

Пространство погружается во тьму. Гул стихает. Луч прожектора сверху образует световой круг на арене. В круге — трибуна, раскрашенная красным и чёрным в футуристической манере. Симметрично замерли униформисты, они же акробаты. На трибуне — приличный господин в пенсне, с белым лицом, с большой, как будто приклеенной бородой, в белом костюме.

Господин в белом. Братья! Товарищи! Герои Великой войны! В то время как вы проливали кровь на полях сражений, в то время как наши армии терзал железный коготь Вильгельма, здесь, в тылу, нашлись люди, которые хотят украсть у вас плоды ваших побед! (Шум, крики: «Кто они? Покажите!») Да, я говорю о тех, которые тайно берут деньги у германцев! Которые, притворяясь революционерами, продолжают дело царицы-немки и Гришки Распутина! Да, я говорю о них! о тех, кто губит дело народной свободы! о большевиках!

Ударяют литавры. Униформисты-акробаты делают кувырок в воздухе. Шум в публике.

Господин в белом. Братья! Родные мои! Товарищи! Не поддавайтесь предательской пропаганде! Прислушайтесь к голосу гражданской совести и идите на фронт! Стальным кулаком вашей воли мы вместе с доблестными союзниками сломим злую силу!

Оркестр начинает играть «Слышали деды, Война началася…» (припев: «Смело мы в бой пойдём»). Сначала тихонько, потом громче. Человек на трибуне набирает воздуху в грудь и взмахивает руками.

Господин в белом. Да здравствует война до победного конца!!! Долой врагов свободы! (Замирает на трибуне как статуя.)

Марш обрывается. Литавры. Акробаты — кувырок в обратную сторону. Из публики слышны выкрики:

Публика. Ура! За победу! — Сам иди на фронт, если такой умный! — Пенсне-то, ещё пенсне надел! — Да здравствуют союзники! Да здравствует великая Россия! — А поджилки не лопнут?

Штатский. Речи Бобрищева-Пушкина накалили атмосферу. Появились транспаранты, знамёна с лозунгами, призывавшими продолжать войну до победы, и призывы, направленные против большевиков. Нужно было что-то немедленно предпринять. Я поспешил в особняк Кшесинской, где помещался ЦК партии, и через несколько минут разговаривал с Лениным. (Исчезает.)