Утро седьмого дня

Финал речи тонет в маршевой музыке. Ленин замирает в указующем жесте. Арена погружается во тьму. Луч прожектора перемещается наверх, в амфитеатр. Музыка стихает. В световом круге вырисовывается странная фигура: высокий худой человек в чёрном пальто-сюртуке, в шляпе с широкими полями. Продолговатое измождённое лицо с глубокими морщинами, печальный взгляд, чёрные усы. Похож на постаревшего сказочника из сказки Андерсена.

Всё остальное исчезает. В луче прожектора остаётся только этот долговязый человек — Александр Грин. Он спускается по лестнице, хрипловато декламируя на ходу.

Александр Грин. Семь дней пёстрая суматоха афиш возвещала городским жителям о необыкновенном выступлении в цирке «Солейль» «Человека Двойной Звезды». Ещё никогда не говорилось так много о вещах подобного рода в веселящихся гостиных, салонах, за кулисами театра, в ресторанах, пивных и кухнях. Действительно, цирковое искусство ещё никогда не обещало так много, — не залучало волнения в область любопытства, как теперь[37].

Выходит на опустевшую арену. Осматривается. Закуривает папиросу. Подумав, продолжает.

Александр Грин. У выхода появился человек среднего роста, прямой, как пламя свечи… Задержась на мгновение, он вышел к середине арены, ступая мягко и ровно; остановясь, он огляделся с улыбкой, обвёл взглядом сверкающую впадину цирка.

Невидимый оркестр начинает играть «Мексиканский вальс». Сказочник продолжает декламировать, кружась по манежу в такт музыке.

Александр Грин. Он отошёл к барьеру, притопнул и, не спеша, побежал с прижатыми к груди локтями; так он обогнул всю арену, не совершив ничего особенного… Шаги бегущего исказились, уже двигался он гигантскими прыжками, без видимых для того усилий; его ноги, легко трогая землю, казалось, не поспевают за неудержимым стремлением тела; уже несколько раз он в течение прыжка просто перебирал ими в воздухе, как бы отталкивая пустоту. Так мчался он, совершив крут, затем, пробежав обыкновенным манером некоторое расстояние, резко поднялся вверх на высоту роста и замер, остановился в воздухе, как на незримом столбе…

Мы и не заметили, как это произошло, но Грин оторвался от манежа, поднялся в воздух. Легко перебирая длинными ногами, он перемещается под купол цирка. Полы пальто смешно развеваются. Он исчезает в высоте, в блистании прожекторных звёзд.

Бурные овации. Мы просыпаемся.

Такое причудливое сонное видение посетило нас, пока мы покачивались на пружинном трамвайном сиденье!

В общем-то, всё примерно так и было. Ну или могло быть.

Правда, Бобрищев-Пушкин и Ленин выступали на митингах в цирке Чинизелли в разные дни. А вот Александр Грин вполне мог присутствовать и на том выступлении, и на этом. Он вообще любил цирк и частенько бывал там, а уж его старший друг и покровитель Куприн — тот был сам не свой до цирковых представлений и за кулисы (или как это называется в цирке) захаживал как к себе домой. И Грина, наверно, затаскивал. Сам же Грин весной семнадцатого года был очень увлечён революцией, писал революционные стихи и участвовал во всяких уличных действах. Он вообще, узнав о начале революции, отмахал пешком больше полусотни вёрст, чтобы поспеть в Петроград и увидеть красные флаги, перевёрнутые трамваи и то, как жгут полицейские участки. Так что его присутствие на митингах в цирке вполне вероятно, хотя и не доказано.

А вот что абсолютно точно, так это то, что первый роман Грина «Блистающий мир» начинается с циркового представления. Там главный герой Друд начинает летать. Он обладает таким умением: летать не при помощи крыльев, моторчика или каких-либо иных аксессуаров, а просто. То есть он совершает то, чего не может быть. Если приглядеться, эта тема — человек, совершающий то, чего не может быть, — станет центральной в последующих романах того же автора. Один его герой летает, другой находит золотую цепь, третья бежит по волнам… И всё это осуществляется не какими-то фантастическими или научными методами, а просто верой. Как ангелы летают и как Христос идёт по воде.

Имей веру — и сможешь летать.

И вполне возможно, что понимание этого факта пришло к автору именно в революцию и именно в цирке.

Революция — тоже цирк, только без барьера. Политические клоуны овладевают вниманием масс. Разные неожиданные предметы появляются и исчезают, будто по мановению фокусника. Честолюбцы и мечтатели, как акробаты, взлетают под звёздный купол, а бывает, и падают без страховки… Революция и цирк — два места, где всегда совершается то, чего не может быть. Данное обстоятельство и привлекает публику туда и туда.

Все мы, наследники Адама и Евы, больше всего на свете хотим того, чего не может быть. Увидеть хоть краешком глаза, попробовать хоть на один зубок… Протягиваем руку — и хватаем пустоту.

У Грина это называется «Несбывшееся». То, чего не бывает, что пронеслось мимо нас неуловимой светотенью и навсегда поманило за собой.

Оно-то, Несбывшееся, и есть на самом деле. А всё остальное, то, что мы называем реальностью, — в сущности, мираж. Искажённое отражение невидимого бытия.

Так, что ли?

Может быть. Не знаю.