Читаем Утро седьмого дня полностью

Утро седьмого дня

Виноват во всём, между прочим, Масик Тапиров, фотограф. Его полное имя, может быть, Мстислав, а может, Максимилиан. Но мы будем называть его Масик.

Виноват он, а форма носа изменилась у другого человека. Несправедливо.

Масик — человек крупный, серьёзный, неторопливый. Он не любит «париться» и «никуда не спешит». В тот год Масик периодически ездил в Беловодск по делам экспедиции: в музей, в министерство, в правительство, в хурал… Видимо, поэтому дела экспедиции не делались ни в музее, ни в министерстве, ни в правительстве, ни, подавно, в хурале. Однажды я отправился с Масиком в столицу и наблюдал своими глазами, как это происходит.

Мы идём по улице, мы заходим в министерство; цель наша — святая: выбивание денег. Деньги где-то есть и кем-то выделены, но заблудились в коридорах центроянской власти. Нужного господина (Кара-ула, Держу, Отдая, Чёрте-чьи) нет на месте. Сидим ждём. Масик говорит:

— Ну? и что?

Потом, помолчав:

— Все они козлы. Пойдём покурим.

Мы идём на улицу. Масик говорит:

— Знаешь, ну его к чёрту. Он всё равно раньше пяти не придёт. Нам ещё на рынок надо: купить то да сё… И там шашлычки… То, сё… По шашлычку, а? Душевненько!

Мы идём на рынок. Там шашлыки.

— Эх! — говорит Тапиров — Душевненько! Теперь бы это… Выпить надо.

Мы покупаем бутылку «Кедровой» и идём в городской сад перед зданием Всемирного хурала. Жарко. Поэтому после «Кедровой» мы движемся в избушку к Кенин-Лопсану. Кенин-Лопсан — доктор наук, писатель и шаман. Он стар и сед; он неторопливо рассказывает бесконечные шаманские сказы; мы пьём из пиал холодную араку. Выходим из избушки. Масик говорит:

— Знаешь, Анджей, к этому козлу (Кара-улу, Держу, Отдаю…) мы уже не успеем… Тут поблизости есть душевная такая пельменная… Там, кстати, наливают…

Вечером мы возвращаемся в лагерь довольные.

И вот что случилось незадолго до дня «А». Тапирову было поручено важнейшее дело: закупить к празднику водку. Масик неторопливо шёл по главной улице Беловодска, раздумывая, как бы ему решить вопрос, не парясь. И аккурат между хуралом и чертогом правительства повстречал знакомого беловодца Володю Дырак-оола. И, долго не раздумывая, поручил ему купить то самое. Дал деньги. И пригласил в лагерь: приезжай, мол, привози товар, и сам гостем будешь. На этом они распрощались и разошлись в разные стороны: Володя с суммой денег, отпущенной на два ящика водки, скрылся в жарком мареве, а Масик отправился в пельменную, перекусил душевненько, после чего купил бутылку «Кедровой» сорокаградусной, выпил её и в хорошем настроении отбыл в лагерь.

Шли дни, праздник приближался. И, наконец, настал. С утра мужи отправились на работу, на раскоп. Жены — готовить. Днём — баня. Близился вечер. Серьёзные после бани мужи направлялись в свои палатки, выходили оттуда в чистых рубахах, потихонечку концентрировались у стола. Пища парилась и шипела в котлах и казанах на очаге. Тут-то кто-то и обратился к Масику:

— Ну?

Масик пожал плечами.

— Так ты понимаешь, нету.

— То есть? Чего нету?

— Так, понимаешь, Володя Дырак-оол должен привезти.

— Подожди, ты что хочешь сказать? Что вся водка у Дырак-оола?

— Ну да. Я дал ему денег и сказал: «Купи!» Обещал к шести. Сейчас семь? Наверно, скоро будет.

Смеркалось. Вровень с потемнением небосвода темнели лица людей.

Бытует мнение, что беловодцам нельзя ни под каким видом давать в руки две вещи: водку и деньги. Водку выпьют; на деньги купят водки и выпьют. Однако правда и то, что у беловодцев не принято обманывать друзей. Собравшиеся за столом глядели на догорающий очаг и гадали. Тьма со светом борется, и поле боя — сердце человеческое. Может быть, сейчас злой дух науськивает Дырак-оола купить водку и выпить всю, а добрый дух талдычит о нерушимости дружбы и о наказаниях за обман доверившегося… Какой одолеет?

Девять часов. Почти стемнело. Яства стынут.

В тяжком молчании женщины приносят казаны и котлы. Лишь отрывистые глаголы нарушают повисшую тишину: «Передай!» — «Положите мне!» — «Подвинься!» С трудом взялись за ложки, против силы начали жевать. Сюрреализм: день «А», гора жратвы — и нечего выпить.

Стемнело окончательно.

Мрачно едят.

И вот…

— Чё это?

— Слышьте?

— Вроде едет кто?

Тишина. Ничего не слыхать, кроме всепоглощающего шума хемской воды. Стукнула ложка, другая… Снова жуют. Молчание.

— Ну, слышишь?

— Точно кто-то едет!

— Вроде оттуда!

Минут пять напряжённого ожидания. Шум мотора слышен явственно. За деревьями мигнули фары. Раскачиваясь, урча, перемигиваясь с тенями деревьев, вынырнул из тьмы уазик. Из кабины выпрыгнул Володя.

— Здорова! Ё-ана[51]! С праздником, ё-ана! Привет!

— Привет.

— Да, вот эта… Привёз!

Вытаскивает груз из кабины.

— Держи!

Два ящика, как договорились.

И всё совершилось с невероятной быстротой.

— Ну-ка, наливаем… Давай, давай быстрей…

— Та-ак, сюда, сюда ещё…

— У всех? У всех есть?

— Начальник, речь говори!

— Ну… Чего, собственно… Праздник у нас… Давайте выпьем!