Утро седьмого дня

Периодически кто-нибудь из экспедиционной братии начинает собираться на охоту. Сборы носят чрезвычайно торжественный характер. Примерно за неделю до люди становятся чрезвычайно серьёзны, молчаливы. Достаётся оружие, чистится, разбирается и собирается (кто хоть раз видел процесс сборки-разборки оружия штатскими персонами, знает, как ответственно и неторопливо, с каким суровым выражением лица это делается). Разглядывают сапоги, пробуют палатки, складывают в рюкзак тушёнку… Отправляются. Веет от них опасностью и мужеством. Через несколько дней возвращаются походкой усталых воинов.

— Марала видели. Вот как тебя. Понимаешь, стоял — во-он как у той берёзы. Здоровый бык. Не успел стрельнуть: веточка хрустнула, он ка-ак дёрнет!

— Кабанов там пропасть. Ещё неделю назад Борисыч двух повалил. Не знаю, куда теперь делись. Слышали мы, бегал секач по тайге, неподалёку… И караулили, и приманивали. Рядом, гад, бегает, а на меня не идёт…

— Да ты понимаешь, не повезло в этот раз. Сижу ночью, вдруг вижу — глаза светятся! Зверь! Мне бы стрельнуть — да он не постоит, чёрт, то за дерево спрячется, то выглянет. Никак не поймать на мушку… Что ты будешь делать!

— Козлов видели, недалеко, по скалам такой — прыг, прыг. Я в него — бац! Убежал. Потом подошёл я туда, вижу — кровь. Значит, ранил. Недалеко ведь, зараза, ушёл! Его бы поискать, да ведь уже домой возвращаться надо. Зараза!

В тот год, когда приключилась история с путешествием на плоту, поварихой в лагере на Острове работала некая такая Земфира. Девушка лет девятнадцати, высокая, статная, энергичная, с сильными руками, полными ногами и цыганскими глазами. К работе своей кухонной относилась с темпераментно-жизнелюбивой ответственностью; порядок на кухне завела домовитый, гвардейский.

В экспедиции очень много значит кухня. Мужи усталые приходят с работы: если кухня радует — тогда приметами жизни будут добродушие, умиротворение и бодрость. А если кухня плохая, бестолковая — это пригорело, то не сварилось, — жизнь и работа наперекосяк. Если люди скудно едят — значит, излишне пьют. Или чего-то там курят. Или злые ходят и ссорятся между собой. При поварихе Земфире злых, пьяных в синь и обкуренных в лагере не видывали.

Был август и приближался День археолога. Дело это серьёзное. В сей день работают до обеденного времени, потом идут в баню. Переодеваются в чистое, как моряки перед бурей. Вечером чинно садятся за стол. Выпивают и закусывают… Следующий день всегда выходной.

Земфира долгом своим считала так организовать праздничный стол, чтобы было мясо, много мяса. О таковой потребности сообщила Начальнику. И вот Начальник решил отправиться на охоту с другом-приятелем из местных, с бывалым таёжником Борзеевым.

Быть может, не случись Борзеева поблизости, Начальник не пошёл бы на такую авантюру. Но Борзеев случился. И они вдвоём вознамерились сэкономить денег. И Начальник дал себя уговорить насчёт охоты. Тем более Борзеев — такой опытный таёжник. Они сели на мотоцикл, взяли пару ружей, в коляску кинули палатку, провизию и укатили вдаль.

Начальник и таёжник пропадали три дня. К третьему вечеру все начали не на шутку беспокоиться. К утру четвёртого дня беспокоиться стала даже жена Начальника. Заволновалась и Земфира: день «А» послезавтра, а мяса нет. Наконец, к исходу четвёртых суток, на вечерней заре из степи донеслось стрекотание мотора. Мотоцикл влетел в лагерь, развернулся. Охотники, устало снимая шлемы, слезли с сёдел. Из коляски торчало что-то похожее на корягу, завёрнутое в чёрный полиэтилен.

— Ну что? Добыли? Подстрелили?

— Добыли. Вон, в коляске лежит.

— А кто? Козёл? Кабан?

— Кто-кто! Беловодский единоног!

— Как так? Что такое?

В чёрный полиэтилен оказалась завёрнута огромная коровья нога.

— Да ты понимаешь, три ночи сидели — как назло, ничего. Вот только-только перед нами маралуха прошла. Марал ходил, следы свежие видели. Этой ночью почти на выстрел подошёл один… Да чего-то, видать, испугался, ушёл, что ты будешь делать…

— Пришлось на базар заехать. Вот, ногу купили. Хватит?

Земфира поглядела на ногу тяжёлым взглядом. Ничего не сказала. Сказала только:

— Ладно.

И глазами сверкнула по-цыгански.

Нога была тяжела, она много дорог прошла в своей жизни. Начали резать, сменяясь поочерёдно, всей экспедицией. То, что удалось отделить от монолита, провертели в мясорубке (повариха мозоли заработала). Остальное было решено запечь в костре. Пекли-пекли, весь вечер пекли, за стол сели, выпили, закусили (закусок всяких и прочей снеди наготовлено было много), напились, наелись, песни запели, поплясали, побуянили и топоры в деревья пометали… К утру угомонились.

А нога всё пеклась.

Следующий день выдался хмурый, пасмурный. К вечеру разгребли угли огромного праздничного костра. Единоног всё ещё допекался. Пробовали погрызть — не получилось.

Собственно, пробовала Земфира. Сломала зуб.

О превращении греческого носа в римский

Вот что случается часто в этом несовершенном мире:

надо бы набить одно лицо, а набьют другое, ни в чём не повинное