Утро седьмого дня

Совсем поздно вечером вышел и Бобочка. Он был смурен. Все заметили, что его нос, дотоле по-гречески прямой, приобрёл заметную римскую горбину. И в пол-лица расплывается радужная опухлость. Он шёл прямо и ровно. Но молчал.

Единственно только, увидев Масика, потрогал свою физиономию и сказал:

— Ну, Тапиров! Из-за тебя всё.

О том, как Профессор в гинекологическом отделении лечился

С Масиком приключилась любовная катастрофа. Дело в том, что он, как это говорится, прикололся к поварихе Земфире. И так получилось, что в некий момент они уже жили в одной палатке. Под небом Беловодья это всё происходит быстро и просто. Сколько романов завязалось и отшумело в лагере на Острове! Хватило бы на телесериал.

Роман Масика и Земфиры закрутился среди этих потёртых, выцветших брезентовых палаток, под светлыми тополями, на круглых камушках хемского брега. Ей и ему было хорошо, как Адаму с Евой в раю. И всем было хорошо смотреть, как хорошо им — степенному Масику и полнокровной Фирочке.

Романы чудно завязываются на Острове между степью и Буй-Хемом; но лучше всего, если там же они и развязываются. И худо, ежели ищут себе продолжения в городе. В городе у Масика были жена и двое детей. И когда Адам и Ева попытались продолжить свою райскую историю, жена, не долго думая, выгнала его из дома. Влюблённые сняли комнату и поселились вместе. Поселившись вместе, они очень скоро стали наступать на тернии совместного жительства в чужой и грязной коммуналке. В общем, всё это стало быстро катиться к финалу. У Земфиры появился кто-то. Масик запил. А может быть, сначала запил Масик на почве разлуки с детьми, а после этого у неё нарисовался кто-то: уравновешенный, без детей, но с деньгами. В общем, дальше у них пошло и поехало по вполне понятному маршруту. Весной Земфира бросила Масика и окончательно ушла к тому, бездетному и предприимчивому. Масик запил ещё сильнее. Правда, может быть, это он сначала запил ещё сильнее, а потом ушла от него Земфира… Так или иначе, всё дело развалилось. Масик очень переживал. Что-то было такое, что он даже резал себе вены… или ему кто-то что-то резал… В общем, кровь была. По пьяни, конечно.

От эдаких историй хочется действительно зарезаться. Или уйти в лес — надолго, может быть, навсегда. Раненую душу лечит только какое-нибудь «навсегда». Настало лето. И вот Масик решил горами и тайгой, звериными тропами и ледяными перевалами добраться до Беловодья. В попутчики взял некоего Власа, который переживал тоже историю с женщиной. А может быть, просто употреблял наркотики и ему было всё равно.

И вот они добрались до Пипецкого озера. На берегах этого озера заканчиваются дороги. Дальше есть тропы, по которым бродят маралы и медведи. Серьёзные тропы. Пройти по ним можно, если хорошо их знать. Вокруг тайга и горы, а тайга и горы — для человека смерть. Сбившись с тропы, погибают даже опытные таёжники. Помню, при мне в тех краях разыскивали троих пропавших егерей. Все трое были опытными профессионалами. Их разыскивали две недели с вертолётами и техникой. Так и не нашли.

Масик и Власик не имели при себе компаса и карты. Зато у них была, кажется, палатка. Правда, не оказалось спальника. Но присутствовало некоторое количество конопли и запас круп на три дня. Чего лишнее-то тащить париться? Они оба чувствовали себя конкистадорами. Ну первый, тот, конечно, бывал в тайге. А второй… Впрочем, ему было всё равно. Как и первому.

На Пипецком озере они расспросили егерей, куда идти. Им сказали: да, вот там-то и там-то начинается тропа, и если с неё не сбиться, и если зверь не съест, и если снег не выпадет, то, в принципе, можно дойти до истоков реки Ибукани, которая есть левый приток Великого Хема. И сплавиться в Подбеловодье. А там уже люди.

И Масик с Власиком пошли. Они пошли по тропе, созерцая сказочные красоты местной природы. Пипецкое озеро, жемчужина Центроянья (так его, кажется, называют в рекламных проспектах), скрылось за замшелыми стволами кедров и пихт. Они шли, шли и на следующий день сбились с тропы. Они её потеряли. Это, вообще-то, очень легко. Таёжные тропы такие странные: то широкие и торные, как дорога, то едва заметные, как пересыхающий ручеёк. А то и вовсе исчезают, чтобы вдруг вынырнуть через пару сотен метров, во-он за тем непролазным буреломом.

Итак, они сбились с тропы. И не знали, ни куда идти вперёд, ни в каком направлении возвращаться назад. Компаса-то у них не было. Они куда-то пошли, пытаясь ориентироваться по солнцу, карабкаясь через бурелом, поедаемые мошкой… Так они шли ещё день или два, не зная куда. На третий день у них закончилась пища. Остался только пакет чёрных сухарей. Утром четвёртого дня возле палатки были обнаружены свежие следы медведя. После этого с Власиком случилась истерика. Масик привёл его в чувство, и они поковыляли дальше, опять карабкаясь через упавшие лиственничные стволы, отмахиваясь от комаров, а вечерами слушая рёв и крики маралов и ещё каких-то непонятных зверей. К вечеру пятого дня кончились и сухари…