Увиденное и услышанное [litres]

– Его нельзя просто так привести домой, как бродячего кота, – шепнула его жена, давая корм собакам, радостно виляющим хвостами.

– Он явно голоден, – сказал Брэм. – И я тоже. – Он поцеловал ее.

– Ну, тогда ему повезло, я готовлю спагетти.

Когда мальчик повесил трубку, она сказала:

– Надеюсь, ты любишь спагетти.

– Да, мэм, очень.

– Не называй меня «мэм». Лучше просто Джастин.

– А, ну, хорошо. Джастин.

– Уже почти готово.

– Вот, – сказал Брэм, снимая со стула стопку рекламных листовок. – Садись здесь.

– Он такой классный! – Коул стоял перед домиком игуаны. – Как его зовут?

– Эмерсон.

– Как того дядьку?

Брэм улыбнулся.

– Да, как того дядьку.

– А что он ест?

– Зелень типа шпината. В общем, что угодно зеленое и с листьями.

– Он очень любит яблоки, – добавила Джастин.

Коул сел за стол рядом с Брэмом. Он был рослый для своих лет, с добрым лицом и красивыми голубыми глазами. Он смотрел на пустую тарелку.

Кухня наполнилась паром, когда Джастин принялась вынимать пасту.

– Тебе с соусом, Коул?

– Да, пожалуйста. – Он взял салфетку и аккуратно разложил на коленях.

– В каком ты классе, в десятом? – спросил Брэм.

– В девятом.

– Какой у тебя любимый предмет?

– Математика.

– Я раньше работал бухгалтером.

– Вам нравилось?

– Нет, нет. Нисколько.

Мальчик впервые улыбнулся. Не во весь рот, чуть заметно.

Брэм пожал плечами.

– А ты сам чем хочешь заниматься?

– Заниматься?

– Ну, когда вырастешь.

– Может, буду фермером, – наконец сказал он.

– Хорошо.

– Как твой папа, – радостно сказала Джастин, словно идти по стопам отца – это предмет гордости. Она улыбнулась. – Как хорошо.

Но Коул нахмурился.

– Нет. Не как он. Я буду все делать иначе.

Брэм посмотрел на него.

– Думаю, так и будет.

Джастин принесла спагетти, фрикадельки и лоток с тертым пармезаном.

– И салат есть, – сказала она. – И хлеб. Что будешь пить?

– У меня вот есть вода, спасибо. – Он сделал глоток и поставил стакан. Но есть не стал, просто сидел.

Джастин положила вилку.

Нижняя губа мальчика чуть дрожала. Крупные слезы медленно потекли по щекам. Он смутился и скрестил руки на груди.

Джастин встала и подошла к нему.

– Эй.

– Я в порядке.

Она обняла его и сказала:

– Смотри там, а то я тоже расплачусь.

Он улыбнулся, заморгал, и она снова села.

– Лучше?

– Да, мэм… то есть Джастин.

– Спорим, ты страшно голоден, да?

– Спасибо, так и есть.

– Дай-ка я. – Она взяла его тарелку и положила ему большую порцию. – Ты вовремя пришел, это мое фирменное блюдо. И салат бери.

– Хорошо.

Когда они поели и Брэм ждал, чтобы проводить его домой, Джастин снова обняла его и сказала:

– Отчего ты грустишь? Это не навсегда. Так не будет всю твою жизнь. Все станет лучше, обещаю. Понял?

Он посмотрел на нее и кивнул.

– Спасибо, что приняли.

– Возвращайся, когда захочешь.

Высадив Коула у дома, Брэм с беспокойством вспомнил слова жены. Он не был уверен, что все обстоит так. Нет гарантии, что жизнь мальчика станет лучше. И Брэм подумал, что он, наверно, и так знает. Он решил, что мальчик вроде Коула знает границы своих возможностей.

Но женщины видят мир иначе. Джастин, к примеру, верила, что хорошие люди получают награду, невзирая на обстоятельства, и что плохих ждет расплата.

Он очень, очень надеялся, что она права.

3

Пару дней спустя, когда он снова пришел работать к Клэрам, было ощущение, что что-то изменилось. С ней что-то не в порядке. В доме было уже не так опрятно, валялись кучи грязного белья и тарелки в раковине. Полные пепельницы окурков, игрушки Фрэнни на полу. Открытая бутылка водки на кухонном столе.

– У меня забастовка, – сказала она.

Она ушла куда-то. Когда Фрэнни уснула, он принялся бродить по дому в мрачном расположении духа. Казалось, он ей больше не интересен, как прежде. Теперь это просто работа. Он поискал в шкафу что-нибудь поесть, но там особо ничего не было, даже крекеров. Потом, просто чтобы почувствовать себя полезным, он поднялся наверх проверить Фрэнни – она спала в обнимку с плюшевым кроликом – и застыл в коридоре перед дверью старой родительской комнаты. На миг он представил, что мама внизу готовит ужин, а отец вышел. Но вскоре воспоминание рассеялось. И снова он был один, в коридоре на сквозняке, словно застрял между двумя мирами.

В комнате пахло как-то иначе. Ее духи, подумал он. И влага от душа. И еще что-то, что он не мог назвать.

Как и его мать, она спала ближе к двери. На тумбочке стояла банка с таблетками. Он взял упаковку и прочел этикетку, но не понял, что это такое. На салфетке она нарисовала Деву Марию, голубой мафорий[94] которой превращался в реку. Красиво. На другой стороне был список: «Мне нужно: порей, молоко, масло, “Аякс”[95], позвонить Джастин!»

Потея, словно вор, он подошел к бюро, открыл верхний ящик и пробежал пальцами по ее белью, шелковистому, словно вода. Лямки, чашечки бюстгальтера. Он засунул руку в штаны. Закончив, он отправился в ванную, вымыл руки и вытер их полотенцем. Почему-то он ощущал это как своего рода справедливость. Он сел на край ванны, пытаясь выровнять дыхание.