Увлечь за 100 слов. С чего начинается бестселлер?

Перейдем к «новому пересказу» Питера Экройда, опубликованному в 2009 году. Смотрю на обложку, над которой сама и работала: подобно «современному учителю», рекламный текст трактует «Кентерберийские рассказы» «в понятном всем» ключе: «Любовь. Секс. Неверность. Злодейство. Пьянство. Убийство… Лучшие из когда-либо сочиненных историй, и даже еще лучше». Ух!

Единственное, что меня хоть как-то утешает, когда я вспоминаю этот сверхэнергичный текст, – совершенно сногсшибательный блерб на американском издании 1950-х годов «Терезы Ракен» Золя, который начинается просто бессмертными словами: «Она слушала лишь голос плоти. В этом суть этой женщины. С беспрекословного подчинения Терезы ее любовнику начинается тлеющая драма, которая толкает двух человек все ниже и ниже по пути деградации». По-моему, я была вполне скромной и сдержанной.

Теперь, когда блербы к изданиям классики пишутся в соответствии с указаниями маркетологов, а не по прихоти какого-то издателя или копирайтера, не утратили ли мы роскошного чувства иронии и веселья? Как сказал мне автор и книготорговец Мартин Лэтам, «издатели порой недооценивают вкус публики к аутентичности и откровенности».

Я обсуждала эту тему с Генри Элиотом, который так любит серию Penguin Classics, что даже написал о ней две книги. Он считает, что блербы стали «менее оригинальными, возможно, из-за того, что читательская аудитория стала шире как культурно, так и географически, и это очень хорошо. И вряд ли теперь имеет смысл, чтобы один начитанный индивид (чаще всего белый мужчина средних лет из среднего класса) рекомендовал какую-либо книгу другому индивиду, мыслящему аналогичным образом». И добавляет: «Хотя порой мне кажется, что некоторые дурачества все-таки должны допускаться: меня лично привлекает необычное, оригинальное, экстравагантное!»

Но все же он признает, что блербы должны быть адресованы как можно более широкой аудитории: «Блербы сыграли огромную роль в таком демократическом проекте, как Penguin Classics. Мы и начинали серию потому, что верили, что “массовому читателю” будут нужны великие писатели. И если обложка – это входная дверь, то блерб – те слова, которыми встречают на пороге».

Кто знает, может, через какое-то время маятник качнется в обратную сторону и авторы блербов перестанут зазывать всех и каждого и дадут волю своей тайной склонности обращаться только к избранным. Пока у классики существуют читатели, ее будут описывать самыми разными способами.

А завершу я эту главу словами того, с кого ее начала, – Итало Кальвино: «Классика – это книга, которая никогда не перестанет говорить то, что должно быть сказано».

Правила Оруэлла

Когда речь заходит о языке, вы из каких будете – из Тупорылых или Яйцеголовых? Тупорылые, согласно ядовитому описанию Кингсли Эмиса в «Королевском английском», «развязны, грубы, необразованны и вульгарны. Отдай в их власть английский язык, и он захлебнется нечистотами». Он имел в виду ремесленников, злоупотребляющих апострофами, и их защитников, заявляющих «ай, да перестаньте, ребята, язык все время меняется». Яйцеголовые, напротив, «чопорны, дотошны, чванливы и чересчур строги. Отдай в их власть английский язык, и он помрет от истощения». Другими словами, это педанты.

Что заставляет меня задаться вопросом не слишком приятным: а не был ли Джордж Оруэлл Яйцеголовым? Его шесть правил хорошего письма, перечисленные в конце эссе «Политика и английский язык», десятилетиями мусолились журналистами и писателями[135]. И некоторым из них эти правила кажутся слишком строгими, лишающими язык веселья или живости. Журналист Стивен Пули называет эссе «слишком переоцененным», его в особенности смущает призрак ксенофобии в нелюбви Оруэлла к «иностранным» фразам. В залихватски полемической статье, в которой употребляются такие причудливые термины, как «фульгурация», Уилл Селф критикует Оруэлла за авторитарность и элитарность, а его эссе называет «просто ложным». (Отличное использование доступного английского, Уилл!)

Я же попытаюсь доказать, что Оруэлл никакой не Яйцеголовый. Во-первых, он заявляет, что в своих правилах он говорил «не о языке художественной литературы, а только о языке как инструменте для выражения, а не сокрытия или подавления мыслей». Лаконичность – первейшая потребность копирайтеров и журналистов, цель которых – как можно четче выразить мысль определенным количеством слов. Я обнаружила, что все сильнее стремлюсь к минимализму, стараясь использовать не только как можно меньше слов в предложении, но и слов с как можно меньшим количеством слогов. Если так пойдет и дальше, я рискую превратиться в автора заголовков в Sun, которые пишут «копы» вместо «полицейские». Так что попробую все-таки соблюдать некую сбалансированность (гляди-ка, целых шесть слогов!).