Почему же современные религиозные активисты так зациклены на этой своей неприязни к гомосексуальности? Один возможный ответ заключается в том, что они утрачивают свою идентичность: тянущиеся к подобным движениям гетеросексуальные мужчины переживают, что власть в обществе вкупе с традиционным статусом переходит к их «конкурентам» – женщинам и геям. Однако же на вопрос, почему в радикальных религиозных группах царит столь непроглядная гомофобия, есть и другой ответ: потеря контроля. Когда мужчины почувствовали, что в социально-экономическом положении, которое отвергает недостаточно или избыточно компетентных индивидов в пользу безликой механизированной бюрократии, их значимость идет на спад, то пустились в ответ на защиту традиционных ролей. Поскольку же в прошлом обязанность поддерживать общественный уклад так часто была гендерной обязанностью мужчин, они чувствуют себя особенно уязвимыми, когда публичный мир распадается на куски или как бы выходит из-под контроля. В этом случае они рассматривают деятельных женщин и геев даже не просто как конкурентов, а как живые симптомы того, что все в мире пошло наперекосяк.
Страх этот очень глубок, и поделать с ним мужчины ничего особо не могут. Если бы проблема была в конкуренции, они совершенствовали бы свои навыки, и хотя бы некоторым на индивидуальной основе удалось бы достичь успеха. Но если проблема эта – системная, то речь идет о социальном хаосе или о чем похуже: миром правит, попутно его разрушая, чья-то зловещая рука. Подобное ощущение естественным образом приводит к демонизации врагов и созданию теорий космической войны, а также расшевеливает «племенной» инстинкт, который побуждает причастных к этой культуре насилия людей скучиваться и бороться.
Хотя однополые эротические контакты в таком контексте и не поощряются, крепкие связи между мужчинами тут – в большой цене. Сходясь, подобно братству футбольной команды, в отчаянной битве со страшным врагом, сплоченное мужское сообщество предстает как первичная форма социальной организации. В отличие от гетеросексуальных связей, образующих замкнутые мирки – семьи, в однополых сообществах вроде монахов обоих полов и футболистов связи представляют собой примитивный опыт создания публичного общества в его персонализированной форме. Отдельные члены свободно общаются с лидерами, и хотя их роли четко расписаны, ответственность у всех общая. Посему состоящие из мужчин радикальные религиозные группы стремятся творить и поддерживать благонравный порядок пред лицом ширящегося социального хаоса.
Существование таких маргинальных, чисто мужских, антиинституциональных и отчасти политических движений не ограничивается одним нашим временем: прошлое знает множество случаев, когда от мейнстримов религиозных традиций откалывались неинституционализированные и склонные зачастую к насилию мужские сообщества.
Именно такая инициация в «братство» порой характерна для вербовки в ИГИЛ. Хотя некоторых добровольцев со всего мира вербуют по интернету через соцсети, других находят в мигрантских районах европейских и ближневосточных городов и обхаживают лично. Один из моих студентов, американец родом из Палестины, в течение года учил арабский в Аммане, столице Иордании, и местный приятель позвал его однажды потусоваться. Простодушно приняв приглашение, он был весьма удивлен, когда подсевшие в их внедорожник мужчины направились не к кому-то домой, а на вершину холма, где старший принялся в полной темноте вещать что-то о смысле жизни, о том, как важно сохранять верность своим религиозным убеждениям, и о свершениях, которые порою приводят к жертвам и чудесам отваги. Он понял, что все это было затеяно, чтобы он примкнул к одной из джихадистских групп, чей посыл – не только идеологический, но и личный. По сути, его приглашали в очень специфическое ответвление этого братства.