Ужас в музее

Трудно сказать, что именно в этой мумии порождало в душах людей безотчетный страх и непреодолимое отвращение. От нее веяло какой-то запредельной древностью и абсолютной чужеродностью – это было сродни чувству, которое можно испытать, стоя на самом краю чудовищной, кромешно темной бездны. Но еще более сильный эффект производила гримаса безумного страха, перекосившая это сморщенное, уродливо вытянутое и полускрытое поднятыми клешнями лицо. Такая концентрация нечеловеческого, космического ужаса не могла не отражаться на эмоциональном состоянии зрителя, что усугублялось общей таинственно-тревожной атмосферой, сопутствующей всякой неразгаданной тайне.

Очень скоро немногие постоянные посетители музея начали выделять этот реликт неведомого мира из всех прочих экспонатов, относясь к нему со своеобразной смесью страха и почтения; однако музейные традиции замкнутости и отрешенности от окружающего мира предотвратили возникновение сенсационного ажиотажа, подобного истории с «Кардиффским гигантом». В прошлом столетии люди науки еще не были заражены стремлением к дешевой саморекламе в такой степени, как это имеет место сейчас. Разумеется, всевозможные эксперты и специалисты приложили максимум усилий к тому, чтобы классифицировать уникальный экспонат, однако никто из них в этом не преуспел. Зато их исследования поспособствовали популяризации разных теорий о давно исчезнувшей тихоокеанской цивилизации, останками которой могли быть каменные статуи острова Пасхи, мегалиты Понапе и Нан-Мадола. Научные журналы в ту пору пестрели статьями о якобы ушедшем под воду древнем континенте, чьи горные вершины сохранились в виде островов Меланезии и Полинезии. Разброс в датировках существования и гибели гипотетической цивилизации – или континента – в равной мере потрясал и забавлял читателей, а между тем в мифологии Таити и ряда других островов обнаружились мотивы, неожиданным образом подкрепляющие эти умозрительные построения.

Ученые не обделили вниманием и два других артефакта – цилиндрический футляр и свиток с непонятными иероглифами, – помещенных на хранение в библиотеку музея. Их связь с мумией сомнений не вызывала; более того, все были убеждены, что расшифровка древнего текста поможет разгадать и тайну мумии. Цилиндр (около четырех дюймов в длину и чуть меньше дюйма в диаметре) был изготовлен из неизвестного, радужного переливающегося металла, который совершенно не поддавался химическому анализу и воздействию каких бы то ни было реагентов. Он закрывался плотно подогнанной крышкой из того же материала и был испещрен узорами, возможно имевшими не только декоративное, но и символическое значение: сочетания линий и фигур как будто следовали законам иной, парадоксальной геометрии, разрушая привычные нормы восприятия.

Не менее загадочным было и содержимое этого футляра: аккуратный свиток очень тонкой голубоватой пленки неустановленного происхождения, намотанной на стержень из того же металла, что и цилиндр. В развернутом виде свиток достигал в длину примерно двух футов. По его центру, с большими отступами от краев, располагались крупные четкие иероглифы, нанесенные серой краской, состав которой определить не удалось. Эти знаки не походили ни на одну письменность, известную лингвистам и палеографам, – идентифицировать их не смогли крупнейшие эксперты в данной области, каждому из которых была отправлена фотокопия свитка.

Правда, некоторые специалисты, не чуравшиеся чтения трудов по оккультизму и магии, отметили определенное сходство между этими иероглифами и древними символами, упоминаемыми в двух-трех старинных эзотерических трактатах – вроде «Книги Эйбона», предположительно написанной в легендарной Гиперборее, «Пнакотических рукописей», якобы восходящих к дочеловеческим временам, или нечестивого «Некрономикона», сочиненного безумным арабом Абдулом Альхазредом. Однако эти сопоставления не показались их коллегам убедительными. А поскольку мистические штудии отнюдь не в почете у серьезных ученых, они не сочли нужным консультироваться с какими-то там оккультистами. Будь это сделано тогда же, события могли бы принять совершенно другой оборот – ведь любому человеку, читавшему жуткий опус фон Юнцта «Неименуемые культы», хватило бы одного взгляда на эти иероглифы, чтобы провести аналогию. Но в ту пору лишь очень немногие были знакомы с содержанием этой книги, ибо ее оригинальное дюссельдорфское издание (1839) и английский перевод Брайдуэлла (1845) оказались под запретом сразу после выхода в свет, а следующая (причем сильно купированная) публикация появилась в издательстве «Голден Гоблин» только в 1909 году. Таким образом, никто из оккультистов или знатоков древних эзотерических преданий не имел возможности изучить свиток вплоть до недавнего времени, когда пресса раздула из всего этого сенсацию, тем самым приблизив трагическую развязку данной истории.

II