Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов

Девушка подошла к витрине и сквозь нее посмотрела вверх. Но, как и я чуть раньше, она не увидела ничего особенного.

— Не знаю, — сказала она, возвращаясь, — сегодня я его не видела.

— А ты знаешь, что тут произошло вчера?

— Так, в общих чертах… Говорят, что-то случилось. Наверное, кража. Приезжала полиция. Но я рано ушла — больная сестра вызвала меня запиской. А что?

— Ты ничего не знаешь про убийство? — удивился я.

Алевтина вдруг побледнела.

— Убийство? Кого убили? Кого-то из прохожих? Из покупателей? Неужели самого Павла Ивановича?

Я вдруг остановился ошарашенный. Она не назвала имени Мишеля! Я уже замечал, как, узнавая страшные известия, мы до последнего не хотим верить, что они касаются нас самих или наших близких. Наш разум предлагает самые различные, самые фантастические варианты, лишь бы не допустить мысль о том, что опасность коснулась дорогого нам человека.

— Убили молодого человека, — медленно сказал я, исподлобья наблюдая за Алевтиной, — Мишеля, продавца аптеки.

Девушка застыла, ее тело словно окаменело, дрожала только нижняя губа.

— Нет! — вдруг громко крикнула она. — Нет!

Вскочив, она бросилась к двери — я выставил руку, чтобы поймать ее, но она с силой отбросила мою руку, толкнула дверь, перебежала через улицу, толкнув спешащего куда-то молодого мужчину с портфелем, подбежала к двери аптеки, начала колотить в нее кулачком, крича:

— Миша! Миша! Открой!

Я выскочил за ней и успел поймать оседающее тело у самой земли. Кое-как поставив на ноги рыдающую девушку, я вернул ее в магазин и усадил на прежнее место, где она сжалась маленьким комочком. Мужчина с портфелем сунулся было в двери, чтобы устроить скандал, но я рявкнул на него, и он поспешил скрыться.

— Ну, прости меня, дочка, прости, — бормотал я. — Не знал, дурак…

В этот момент послышался скрип ступеней, и из-за угла вышел старик в сером халате и круглых очках на пористом красном носу. Под носом спускались к подбородку длинные желтые усы. Старик грозно хмурил брови. В руке у него была кочерга.

— Эй, вы! — грозно сказал он сиплым голосом. — Вы что творите! Зачем обидели мою Алю? Уходите, а то…

Я встал.

— Владимир Петрович? Моя фамилия Гиляровский. Я виноват, конечно. Вот, рассказал девушке про вчерашнее убийство и никак не предполагал, что она…

— Ох, молодой человек, — старик осуждающе покачал головой. — Что же вы наделали. Я молчал, все думал, как бы половчей сказать, а вы…

— Вы знали? — всхлипывая, спросила Алевтина.

Он поставил кочергу в угол, подошел и погладил ее по голове.

— Знал, девочка, знал. Но не стал тебе говорить, прости. Думал, как бы половчей…

— Простите меня, — снова сказал я девушке.

Она кивнула, не отнимая рук от лица.

— Иди наверх, полежи немного, — предложил старик. — А я тут поговорю с господином Гиляровским.

Алевтина медленно встала и ушла. Старик сел на ее место, вынул из кармана халата короткую трубку и, чиркнув спичкой, разжег ее.

— Так у них была любовь, — тихо сказал я.

— Ну… у него — не знаю, а у нее — да. Мы же тут живем маленьким мирком. Окна выходят на улицу. Так что все видно. Она к нему через черный ход бегала.

— А где этот черный ход?

— Там справа арка. В нее заходите, и налево. Почему интересуетесь?

Я вынул свою визитную карточку и передал старику. Тот сдвинул очки к кончику носа и прочитал.

— А, теперь понятно. Владимир Алексеевич, зря вы вот так-то, по-медвежьи…

— Зря. Только поймите и меня. Я веду расследование, пишу большой материал для газеты.

Старик помолчал.

— Это про его делишки, что ли?

Я насторожился:

— А какие именно делишки?

— Не про них? — спросил старик.

— Про отравление в Купеческом клубе коннозаводчика Столярова. А что за делишки?

Старик пожал плечами:

— Стоит ли теперь-то? Де мортус аут бене, аут нихиль.

— Латынь? Не силен.

— О мертвых либо хорошо, либо ничего, — ответил старик.

— Согласен. Но только не в этом случае. Убийца Столярова на свободе. И, кстати, возможно, что он же убил и Мишеля. Почерк убийства схож. Так что лучше узнать о мертвом пусть и плохое, но то, что поможет найти душегуба.

— «Почерк убийства»! — насмешливо сказал старик. — Ох уж мне эти новые словечки и выражения! Разве может быть у убийства почерк? Поверьте человеку, который всю жизнь переписывал ноты.

— Но разве их не печатают?

— Печатают модную дрянь. Романсы, песенки, куплеты. Вальсы и танго. А вот настоящие произведения старых мастеров… Увы… Настоящей музыки в этом мире почитай что и не осталось. Одни частушки и канкан.

— Так что за «темные делишки»?

Старик обернулся.

— Аля! — крикнул он. — Ты как там?

В ответ — ни звука.

— Пойдите посмотрите, не стоит ли она на лестнице, — прошептал мне старик. — Не хочу, чтобы она слышала.

Я осторожно встал, чтобы не скрипнуть паркетом, и на цыпочках подошел к углу, за которым начиналась лестница наверх. Потом вернулся:

— Нет ее.

— Хорошо, — сказал старик и поманил меня рукой, чтобы я пригнулся к нему поближе.

Положив трубку на стол, он заговорил вполголоса:

— Этот Мишаня, черт бы его побрал, пока Павел Иванович отлучался, как правило по вечерам, приторговывал какой-то дрянью.

— Почему вы так думаете? — тоже вполголоса спросил я.