Узкая дверь

Но ведь это вполне возможно. Стоит только тебе самой этого захотеть, прозвенел у меня в ушах чей-то тоненький голосок. Он звучал так ясно и так светло, что в первый момент я была почти уверена, что он донесся снаружи. Да, это будет правильно, поняла я. На самом деле ничего и не нужно менять. Нужно лишь выбросить из головы всякие подозрения. В конце концов, никаких доказательств у меня нет. И можно было бы попросту забыть об этой теме, дать ей мирно умереть. Не бросать Доминику вызов, а вместо этого просто потребовать того, что он и так уже мне предлагает. Легкую жизнь. Удобный и уютный дом. Средства, необходимые, чтобы поставить на ноги мою дочь, и зарабатывать эти средства не мучительно, как сражающаяся с трудностями мать-одиночка, а как член полноценной семьи. Я понимаю, это звучит несколько холодновато. Но я никогда не верила в романтическую любовь. Молчание казалось мне наиболее разумным выбором – ради моего же блага, ради блага Эмили. Успешный брак всегда требует определенного компромисса. У какой супружеской пары нет своих секретов? Все, что мне сейчас нужно, это отпустить прошлое и никогда больше не возвращаться в «Короля Генриха».

Ты что-то видела. Ты знаешь, что это означает.

Может, и видела. Но какое это теперь имело значение? Мне больше не были нужны эти воспоминания. Конрад был мертв, и я не собиралась позволять ему испоганить мое будущее.

А потому я несколько раз глубоко вздохнула, посмотрелась в зеркало – мне показалось, что я выгляжу несколько бледноватой, так что я даже немного пощипала себя за щеки, чтобы вызвать румянец, – вылезла из машины и с улыбкой вошла в дом.

Глава четвертая

(Классическая школа для мальчиков)«Сент-Освальдз», академия, Михайлов триместр, 26 сентября 2006 года

Да и кто стал бы ее обвинять? Уж точно не я. Нет у меня права судить людей за сделанный ими выбор. Она верно сказала: всем нам порой приходится идти на компромисс. А последние три недели и вовсе доказали, до какой степени я сам готов пойти на компромисс ради «Сент-Освальдз», этой поросшей ракушками старой гнилой посудины, которая еще как-то умудряется оставаться на плаву.

А между тем Ла Бакфаст свою историю так и не закончила. Интересно, это вообще когда-нибудь случится? Ее рассказ, подобно рекам Аида, до краев полным людских слез, способен течь одновременно в самых различных направлениях. Я, конечно, хочу услышать конец этой истории, но не могу же я лежать в постели и позволять ей по капле вводить в меня информацию, как вводят питание через зонд? Как и молодая Беки Прайс, решившая построить новую жизнь с Домиником, я тоже обменял неудобную правду на мимолетное ощущение покоя. Но долго это продолжаться не может. Я не стану вечно играть роль Мерлина, плененного Владычицей Озера. Вот почему еще до ее прихода в больницу я заказал такси, чтобы меня отвезли домой; я надеялся, что это разрушит те чары, которыми она, похоже, меня опутала. И в начале девятого к больнице подъехало такси. Мой лечащий врач был строг, но великодушен: «Раз вы так настаиваете, мистер Стрейтли, то я, конечно, вас выпишу. Но вы ни в коем случае не должны возвращаться на работу; еще недели две как минимум нужно выждать, иначе я за последствия не отвечаю».

Этот доктор тоже, разумеется, учился в «Сент-Освальдз». От учеников нашей школы в Молбри никуда не денешься. Они как домашние голуби: улетят в университет, исполненные надежд и амбиций, и не успеешь оглянуться, как они снова тут как тут, только повадка у них, может, стала чуть более осторожной, однако они по-прежнему считают себя достойней и умнее всех прочих. К счастью, мой лечащий врач – доктор Масси – в моем классе никогда не учился, и уже одно это значительно облегчает наше общение, иначе я и взглянуть на него был бы не в состоянии, тут же не вспомнив маленького мальчика-недомерка с улыбкой до ушей и неприятной привычкой снимать под партой свои башмаки и гонять их ногой туда-сюда, выполняя письменное задание по грамматике.