Узкая дверь

Вот какие мысли бродили у меня в голове, когда я спустилась в раздевалку и навстречу мне выплыл удивительно знакомый запах: пахло футбольными бутсами, каким-то дезинфектантом, пылью и дезодорантом «Линкс»; а надо всем этим царил противный, густой и сладковатый, запах пота, свойственный всем мальчишкам в мире. У мальчиков-подростков и впрямь запах весьма специфический; должно быть, сказывается крайне высокий уровень тестостерона. Вот и сейчас, после окончания триместра, когда буквально каждый сантиметр школьного помещения был отмыт и продезинфицирован, этот запах по-прежнему висел в воздухе; казалось, он сумел впитаться даже в каменные стены школы, даже в штукатурку.

Вам не кажется, Рой, что школа – это некая разновидность капсулы времени? Несмотря на всякие новые веяния – новые театры, плавательные бассейны и должным образом оснащенные туалеты для девочек, – школы упорно сопротивляются любым сколько-нибудь существенным переменам. А уж в раздевалке школы «Король Генрих» это ощущалось на все сто процентов. Она и через восемнадцать лет выглядела точно так же. Высокие, как в Часовне, потолки; покрытые сомнительными пятнами стены; потертые от времени плиты пола; ряды серых, похожих на банковские ячейки шкафчиков, дверцы которых буквально усеяны многочисленными шрамами и вмятинами; и вдоль всего помещения двойной ряд рельсов с крючками для пальто и курток, под которым стоят длинные скамьи с подставками для грязных башмаков. Сырость давно пробралась сквозь каменную кладку, заставляя краску на стенах вспучиваться, как тесто. Я коснулась одного из таких вздувшихся пятен концом пальца; пятно оказалось мягким и тут же осыпалось хлопьями, оставляя неприятный след в виде какого-то беловатого порошка, похожего на сахарную пудру, которой посыпают лимонный шербет.

Я посмотрела на свои запыленные туфли и вспомнила, что точно так же и восемнадцать лет назад смотрела на свои красные туфельки, испытывая ощущение безмолвного страха, ибо, как оказалось, эти стены, выглядевшие такими прочными и нерушимыми, состоят всего лишь из какого-то прессованного порошка. Помнится, я даже сунула в рот палец, испачканный этим порошком, желая узнать, каков вкус этого «стенного шербета»: вкус был кисло-горько-солоноватый, противный, а по ощущениям этот комок пыли более всего походил на мокрую вату – мерзкий след, оставленный чудовищем из сливного отверстия. Я и в этот раз попробовала осыпавшийся порошок, и знакомый вкус сразу вернулся, а я двинулась дальше по тропе воспоминаний, следуя за хлебными крошками полузабытых ощущений.

Над лестницей, ведущей в раздевалку, постоянно горела узкая и длинная лампа дневного света, но основное освещение все же обеспечивало длинное узкое окно, расположенное почти под потолком, то есть примерно на уровне земли; это окно тянулось вдоль всей стены и пропускало внутрь вполне достаточно бледного водянистого света, хотя стекло в окне было особенным: сделанным как бы из толстых прозрачных кирпичей, сквозь которые можно было даже разглядеть ноги мальчишек, пробегавших по школьному двору где-то высоко над головой; эхо их голосов, доносившееся сквозь стеклянные «кирпичики», казалось похожим на те звуки, которые могли бы издавать рыбы в аквариуме.

Разумеется, сейчас в школе никого не было. И со двора никаких голосов не доносилось. Я медленно прошла вдоль скамьи под опустевшими вешалками; лишь на одном крючке висел кем-то забытый блейзер; видно, его хозяин слишком спешил поскорее попасть домой. Все шкафчики, согласно школьным правилам, были оставлены открытыми – ученик, забывший свои вещи в шкафчике после окончания триместра, был бы неминуемо оштрафован. Дверцы шкафчиков были распахнуты настежь; их металлическое нутро показалось мне чем-то похожим на внутренность старомодной духовки. На внутренней стороне дверец еще остались обрывки старой клейкой ленты – там год за годом разные поколения мальчишек наклеивали листки с расписанием уроков и фотографии любимых музыкальных групп (и еще, может, одну-две фотографии центрфорварда любимой команды). Шкафчик Конрада, помнится, был весь оклеен фотографиями, вырезанными из журналов: «Sounds» и «Melody Maker». Та зеленая дверь. Мистер Смолфейс. Звук захлопывающейся двери склепа…

Войти в раздевалку можно было только из Нижнего коридора. Никакой другой двери там не было. Как не было и места для нее: шкафчики учащихся занимали все стены, причем располагались блоками, по шесть в каждом, и нижние были больше верхних. Все шкафы были пронумерованы – к дверце каждого была привинчена маленькая металлическая пластинка с номером. Шкафчик Конрада имел номер 73. Я обычно сидела на скамье напротив и неотрывно смотрела на эту металлическую пластинку, почти невидимая под висевшими на вешалке пальто и куртками.