Узники Страха

— Да, я видел его самого и слышал его голос.

— Что же, этого достаточно, — заключил О-Брайн. — Но имей в виду, что даже после предъявления ему всех обвинений, нам, возможно, придется применить силу. Пусть это не смущает тебя: моральное право на нашей стороне, но возможны любые осложнения. О-Гейм очень силен.

— Я готов к любым неожиданностям. Можешь на меня положиться, О-Брайн, — заверил Артем.

— Значит, спускаемся обратно вниз и без лишних слои предъявляем ему наши обвинения. Говорить буду я, ты только слушать и следить за мной. И когда я подниму левую руку, сорвешь у него с шеи рионато и помчишься к О-Стелли.

— Я все понял.

— Тогда пошли! — О-Брайн первым спустился в землян ку и снова подошел к сидящим за столом. Те сразу встали О-Гейм заметно изменился в лице.

— Вы, двое, выйдите, О-Гейм останься! — коротко приказал О-Брайн, опускаясь на скамью. Оба пастуха тотчас скрылись в люке. О-Гейм и Артем остались стоять, не спуская глаз друг с друга. С лица! О-Гейма не сходило выражение мрачной решимости, рук его сжались в кулаки.

— Фрат О-Гейм, — начал О-Брайн глухим голосом, — мне стало известно, что ты попытался умертвить человека хотя знал, что в Великом завете это рассматривается как тягчайшее преступление.

— В Великом завете речь идет о попытке умертвить эрхорниота. Чужеземец не эрхорниот, — упрямо возразил О-Гейм.

— В завете слово эрхорниот употребляется в смысле — просто человек.

— Ты не докажешь это.

— Положения Великого завета не нуждаются в доказательствах.

— Но не допускают и произвольного толкования. Ты не раз обжигался на этом.

— Не смей говорить о том, что не имеет права упоминать ни один эрхорниот.

— Я не упоминаю ничего запретного. Ты сам вынуждаешь напомнить то, что не должен был бы забывать никогда.

— Ладно, оставим это. Я помню все. А ты все-таки скажи, что заставило тебя пойти на преступление?

О-Гейм молчал.

— Я требую ответа на свой вопрос, — повысил голос О-Брайн.

— Я не считаю это преступлением. Чужеземец не имел права проникнуть в котловину. Завет подчеркивает необходимость препятствовать вторжению сюда посторонних людей любыми средствами.

— Ты знаешь, чужеземец попал сюда не по своей воле и вполне доказал свое расположение к эрхорниотам.

— Это не имеет значения. В Завете нет ни слова в пользу оправдания чужеземцев.

— Значит, ты руководствовался исключительно соображениями сохранения безопасности нашей общины?

— Только этим.

— Почему, в таком случае, ты решил прибегнуть к своей акции лишь спустя три полных хода луны?

— Прежде у меня не было удобного случая.

— Но был законный путь. — Провести чужеземца через «Врата в небо».

— Я не был убежден, что добьюсь единства всего Орио, что необходимо для осуществления этого пути.

— Но разве тебе не известен тот пункт Завета, где прямо сказано, что любой смертный приговор кстати, в этом пункте нет даже слова «эрхорниот», речь идет о приговоре вообще, требует обязательного единогласия всего Орио.

— Я знаю это, но…

— Никаких «но»! Ты нарушил Завет и не достоин более быть членом Орио. Верни мне рионато!

О-Гейм стал белее полотна:

— Нет! Нет!!! — закричал он диким голосом. — Ты не сделаешь этого! Не посмеешь сделать! Ты выживший из ума дряхлый старик, а я… Те, о ком ты боишься даже говорить, не простят тебе этого.

— Верни мне рионато! — властно повторил О-Брайн и поднял левую руку.

Артем шагнул к О-Гейму. Но тот опередил его.

— Ах, тебе рионато? Тебе мой рионато?! — крикнул он, брызгая слюной и, опрокинув скамью, как безумный, бросился на О-Брайна. Однако Артем вовремя подставил ему ногу, и Мудрейший пластом растянулся на полу. В тот же миг Артем заломил ему руки за спину, а О-Брайн, раскрыв верхнюю часть тонкито, сорвал с шеи О-Гейма цепочку с красным шариком.

— Быстро к О-Стелли! — шепнул он Артему, выпроваживая его за полог и вкладывая в руку рионато. — Я задержусь здесь. Да не забудь — дверь заперта. Когда во «Вратах» есть человек, обычным кодом ее не откроешь. Надо вложить в небольшое углубление в верхнем правом углу ее рионато. Там увидишь. Беги!

— А если он снова… — кивнул Артем в сторону О-О-Гейма.

— Не беспокойся. Теперь, лишенный рионато, он не посмеет даже сказать мне грубого слова.

26

И вот он снова один. Снова идет, почти бежит по длинному полевому тоннелю. Сколько же километров еще шагать под его черными каменными сводами? А время летит. Он не смотрит на часы, но знает, чувствует — времени до роковой минуты остается в обрез. И хотя дорога идет теперь все время под уклон, сил остается все меньше и меньше. К тому же в подземелье все-таки явно не хватает воздуха. Факел еле тлеет в кромешной темноте. Ноги скользят по гладкому, словно отполированному днищу тоннеля. Несколько раз он упал, обманутый прыгающей под ногами тенью. Кровь бешено стучит у него в висках, сердце готово выпрыгнуть из груди. Но мысль, что безжалостные автоматы уже прекратили обмен воздуха, и О-Стелли, исчерпав последние крохи кислорода, вот-вот задохнется в страшных муках, гонит его вперед и вперед.