— Но вы ведь понимаете, дорогая Эмма, что когда я услышала эту историю об убийстве, о том, что эту мертвую женщину считают Мартиной, которую когда-то знал Эдмунд, я обязана была приехать и рассказать вам правду. Вы — или я — должны поставить полицию в известность об этом факте. Кем бы ни была мертвая женщина, она — не Мартина.
— У меня просто не укладывается в голове, — сказала Эмма, — что вы, вы — та самая Мартина, о которой мне писал дорогой Эдмунд... — Она вздохнула, качая головой, потом озадаченно нахмурилась. — Но я не понимаю... Значит, это вы мне писали?
Леди Стоддарт-Уэст энергично затрясла головой:
— Нет-нет, конечно, я вам не писала.
— Тогда... — Эмма осеклась.
— Тогда кто-то притворился Мартиной. Возможно, у вас хотели выманить деньги? Вот, должно быть, в чем было дело. Но кто это мог быть?
Эмма медленно произнесла:
— Наверное, в то время были люди, которые знали о вас?
Гостья пожала плечами.
— Вероятно, да. Но у меня не было близких людей и близких подруг. Я никогда об этом не говорила с тех пор, как приехала в Англию. И зачем ждать столько времени? Это любопытно, очень любопытно...
— Я этого не понимаю, — сказала Эмма. — Нам придется посмотреть, что скажет инспектор Крэддок. — Она с внезапной нежностью посмотрела на гостью. — Я так рада, что наконец-то с вами познакомилась, моя дорогая.
— И я рада... Эдмунд часто говорил о вас. Он очень любил вас. Я счастлива в своей новой жизни, но все равно я ничего не забыла.
Эмма откинулась на подушки и глубоко вздохнула.
— Это огромное облегчение, — сказала она. — Пока мы боялись, что убитая женщина может оказаться Мартиной, эта история казалась связанной с семьей. Но теперь — ох, какой груз свалился с моих плеч! Не знаю, кто та бедняжка, но она не могла иметь к нам никакого отношения!
Глава 23
Стройная секретарша принесла Гарольду Крэкенторпу его обычную вечернюю чашку чая.
— Спасибо, мисс Эллис, я сегодня уйду домой рано.
— Я уверена, что вам совсем не следовало приходить сегодня, мистер Крэкенторп, — сказала мисс Эллис. — Вы еще выглядите слабым.
— Со мною все в порядке, — ответил Гарольд Крэкенторп.
Но он действительно чувствовал себя слабым. Нет сомнения, он был очень серьезно болен... А, ладно, все это позади.
Поразительно, мрачно подумал он, что Альфред умер, а старик выздоровел. В конце концов, сколько ему — семьдесят три, семьдесят четыре? И болел он уже много лет... Если бы можно было предположить, что кто-то должен умереть, так это именно старик. Но нет, умер Альфред... Альфред, который, насколько известно Гарольду, был здоровым, выносливым парнем и почти никогда не болел.
Гарольд откинулся на спинку кресла и вздохнул. Эта девушка права. Он еще не чувствует себя настолько хорошо, чтобы заниматься делами, но ему хотелось приехать в офис. Хотелось узнать, как идут дела... Все висит на волоске, вот как они идут. На волоске от гибели... Вся эта (он огляделся вокруг) богатая обстановка, светлое полированное дерево, дорогие современные кресла, — все это говорило о процветании, и это хорошо!
Вот в чем Альфред всегда ошибался. Если ты выглядишь процветающим, то люди и считают тебя процветающим. Слухи о его финансовой нестабильности еще не распространились, но все равно крах неминуем. Если бы только скончался не Альфред, а отец, как ему, несомненно, и следовало!.. Кстати, после мышьяка он, кажется, лишь окреп... Да, если бы его отец скончался, — ну, тогда волноваться было бы не о чем.
И все-таки главное — не выглядеть обеспокоенным. Сохранять видимость процветания. Не то что бедняга Альфред, который всегда выглядел потрепанным и бездеятельным, то есть таким, каким и был в действительности... Одним из тех мелких спекулянтов, которые никогда не гонятся за большими деньгами. Якшался с темными личностями, заключал сомнительные сделки, никогда не позволял себе попасть под следствие, но ходил по самому краю... И куда это его привело? Короткие периоды процветания — а потом возвращение обратно к жалкому, нищему существованию. Альфред не отличался широтой взглядов. В целом нельзя сказать, что он — большая потеря. Гарольд никогда особенно не любил брата, а теперь, когда тот исчез, доля наследства, которую он получит по завещанию старого скопидома, своего деда, значительно возрастет — ведь ее разделят не на пять частей, а на четыре. Намного лучше.
Лицо Гарольда немного прояснилось. Он встал, взял шляпу и пальто и вышел из офиса. Лучше пару дней не особенно напрягаться.
Гарольд еще не чувствовал себя очень сильным. Его автомобиль ждал внизу, и вскоре он уже лавировал в лондонском потоке машин по направлению к дому.
Дарвин, его слуга, открыл дверь.
— Госпожа только что приехала, сэр, — сообщил он.
Какое-то мгновение Гарольд смотрел на него.