V.

– Даже не то чтоб она была какой-то причиной, каким бы то ни было агентом. Она просто была. Но и быть уже довольно, даже симптомом. Разумеется, Шаблон мог бы выбрать для расследования Войну – или Россию. Но у него не так много времени… Он – охотник.

– Вы рассчитываете отыскать на Мальте эту цыпу? – сказал Профан. – Или как ваш отец умер? Или что? Чё.

– Откуда Шаблону знать, – завопил Шаблон. – Откуда ему знать, что он сделает, как только ее отыщет. Хочет ли он ее отыскать? Все это дурацкие вопросы. Он должен отправиться на Мальту. Желательно – с кем-нибудь. С вами.

– Опять за старое.

– Он боится. Потому как, если она туда отправилась переждать одну войну – которой не начинала, но чья этиология свойственна и ей, войну, чье начало ее отнюдь не удивило, – тогда, опять-таки, быть может, она там была и в первую. Чтобы в конце ее встретиться там с Сидни. Париж – для любви, Мальта – для войны. Если так, то сейчас самое что ни на есть время…

– Считаете, война будет.

– Вероятно. Вы же читали газеты. – Чтение Профаном газет на самом деле сводилось ко взгляду на первую страницу «Нью-Йорк таймз». Если на этой бумажке не было огромной шапки, значит мир оставался в пристойной форме. – Ближний Восток, колыбель цивилизации, может запросто оказаться и ее могилой… Если мы должны ехать на Мальту, то лишь с Паолой. Он не может ей доверять. Ему нужен тот, кто будет – занимать ее, служить буферной зоной, если угодно.

– Это же кто угодно может быть. Сами говорили, Шайка повсюду как дома. Почему не Рауль, Сляб, Мелвин.

– Любит она вас. Чего не вы.

– Чего не.

– Вы не из Шайки, Профан. Вы держались вне этой машины. Весь август.

– Нет. Нет, была Рахиль.

– Вы туда не лезли. – И лукавая улыбка. Профан отвернулся.

Так они шли вверх по Третьей авеню, тонувшей в громадном ветре Улицы: все хлопало и в ирландских вымпелах. Шаблон травил байки. Рассказывал Профану о борделе в Ницце с зеркалами на потолке – он думал, будто нашел там свою V. Рассказывал о своем мистическом переживании перед гипсовым слепком с мертвой руки Шопена в Celda Museo[191] на Майорке.

– Никакой разницы, – воспел вдруг он, отчего два прогуливающихся бомжа расхохотались с ним вместе: – вот и все. У Шопена гипсовая рука! – Профан пожал плечами. Бомжи тащились следом. – Она угнала аэроплан: старый «СПАД», вроде того, в котором разбился молодой Годолфин. Боже, вот это был полет: из Ле-’Авра над Бискайским заливом куда-то в глубину Испании. Дежурный офицер запомнил только лютого – как он ее назвал – «гусара», который влетел в красном ментике, зыркая стеклянным глазом в виде часов: «словно бы меня само время сглазило»… Личины – одно из ее свойств. На Майорке она провела по крайней мере год под видом старого рыбака, который вечерами курил трубку, набив ее сушеными водорослями, и рассказывал детишкам истории о том, как возил контрабандой оружие по Красному морю.

– Рембо, – предположил один бомж.

– Знала ли она Рембо в детстве? Скиталась года в три-четыре по тому захолустью, среди деревьев, увешанных серыми и алыми гирляндами распятых английских трупов? Служила счастливым талисманом для махдистов? Жила в Каире и, достигнув совершеннолетья, взяла в любовники сэра Аластера Краля?.. Кто знает. Шаблон в своей истории предпочел бы зависеть от несовершенного виденья человеков. Правительственные доклады, столбчатые диаграммы, массовые движения отчего-то слишком ненадежны.

– Шаблон, – объявил Профан, – вы нализались.

Правда. Осень, наставая, была до того хладна, что Профана вытрезвила. А вот Шаблона, похоже, пьянило что-то иное.

V. в Испании, V. на Крите: V., изувеченная на Корфу, партизанит в Малой Азии. Давая уроки танго в Роттердаме, приказала дождю прекратиться; тот повиновался. В трико, украшенных двумя китайскими драконами, подавала сабли, воздушные шарики и разноцветные платки Уго Медичеволе, мелкому фокуснику, одним вялым летом в Кампанье-Романе. И, быстро выучившись, нашла время для некоей собственной волшбы; ибо однажды утром Медичеволе обнаружили в чистом поле, где тот обсуждал тени облаков с овцой. Волосы у него полностью поседели, умственный возраст – лет пять. V. сбежала.

Так оно и продолжалось, вплоть до самых 70-х, это странствие-на-четверых; Шаблон запутался в неотвязном клубке баек, прочие с интересом слушали. Не то чтоб Третья авеню была какой-то исповедальней для пьяницы. Страдал ли Шаблон, как и отец его, от некоей внутренней подозрительности к Валлетте – предвидел какое-то погружение, против собственной воли его, в историю, слишком для него старую или, в крайнем случае, порядка иного относительно ему известного? Вероятно, нет; разве что был на грани крупного прощания. Если не Профан и два бомжа, кто-то возник бы: легавый, кельнер, девушка. Шаблон таким манером понаоставлял куски себя – и V. – по всему западному миру.

V. к тому времени уже была понятием примечательно разбросанным.