В ад с чистой совестью

— Нет. — Лицо Владимира стало еще более скорбным. Он тяжело вздохнул. Я видела, как трудно дается ему рассказ, но во чтобы то ни стало хотела услышать его до конца. — Она умерла от горя, когда он повесился. Это случилось через десять лет после их свадьбы. К тому времени она родила ему двоих детей. А он помешался на желании найти клад, который я спрятал. Он был одержим им, не работал, ходил, как привидение по поселку. А я-то, глупый, ликовал тогда, считая, что поделом ему. Я совершенно не думал, каково приходится Ольге. Она подвязывалась на любую работу, ни чем не брезгуя, в попытке прокормить детей. За десять лет превратилась в старуху. И все равно продолжала любить его.

Это уже не любовь получается, а какая-то одержимость. Я не могла себе представить, что можно так любить. Десять лет нищеты и каторжного труда способны убить любое чувство.

— Когда он окончательно свихнулся и повесился, она протянула еще полгода, а потом сильно заболела и умерла.

— Что же стало с детьми?

Мне стало не по себе, когда я представила всю степень горя этой женщины. Так нельзя любить, решила я. Лучше уж прожить совсем без любви.

— Они остались с бабкой — его матерью.

— И с тех пор его семья бедствует? — Мне стало интересно, кто это? Захотелось увидеть потомков его друга. — Они и сейчас живут в поселке.

— Нет. Когда старший мальчик вырос и женился, бабка еще была жива. Молодая жена не захотела, чтобы и ее дети росли в атмосфере ненависти, сеемой бабкой. Тогда они уехали отсюда далеко на север. Потомки до сих пор там и живут.

— А как же ты можешь знать, что они живут в бедности, если никогда не покидал это место?

— Трудно объяснить. Просто чувствую это, — уклончиво ответил Владимир.

— А когда ты… ну это?..

— Застрелился?

Я не могла сама задать вопрос и рада была, когда он догадался, о чем я думаю.

— Вскоре после того, как умерла Ольга. В какой-то момент я осознал всю степень собственного падения и не смог больше жить. Тогда я уже понимал, что клад проклят, что именно из-за него столько человек стали несчастными. Кроме того, мне не хотелось жить в мире, где не стало ее…

— А когда ты понял, что нужно найти клад и отдать его потомкам друга, чтобы исчезло проклятие? И кстати, это же мать друга прокляла тебя? — вспомнила я.

— Да. Когда повесился ее сын, она пришла ко мне и проклинала, на чем свет стоит. Она была очень злобная. Некоторые в селе даже считали ее ведьмой. Думаю, по ее милости я брожу по земле и ничего не помню про клад. Это действие проклятия. А понял я почти сразу, как только осознал, что я — приведение, замурованное в поселке, что никто не видит меня и не слышит. Как назло, дом пустовал столько лет, пока его не превратили в гостиницу!

— Если тебя никто не видел и не слышал, почему тогда у дома дурная слава, как ты утверждаешь?

— Ну… — он замялся, и на губах впервые с начала разговора появилась улыбка. — Я тут буйствовал немного… Иногда получалось так, что двигал предметы или издавал какие-нибудь звуки… Правда концентрации усилий это требовало неимоверной. Но… Одним словом, люди решили, что в доме живет привидение, как оно и было на самом деле.

— А откуда ты узнал, что нужно, чтобы кто-то поселился в доме, и, что только ему ты будешь виден?

— А я и не знал. Это получилось случайно. Просто сидел в своем любимом кресле, думал, а тут ты… испуганная. Вот тогда я все и понял мгновенно, а потом уже созрел план.

— Да уж… И как всегда, не повезло, догадайтесь кому, — ухмыльнулась я.

Температура потихоньку спадала. Только, надолго ли? Головная боль тоже притупилась, но не исчезла совсем, Наверное, это нормальное явление при простуде. А вот кашель доставлял настоящие мучения, беспрестанно душил, мешал разговаривать.

— А что там со следующим местом? Ты понял, где это?

Сейчас я, как никогда раньше, поняла, что поиски клада придется довести до конца. Несмотря на то, что в положительном результате сильно сомневалась, появилось безотчетное желание помочь Владимиру и семье его друга, кем бы они не были.

— Я много думал над подсказкой и… мне кажется это краеведческий музей.

— Музей?

Это что-то новенькое! Никакой заброшенности, грязи и плесени. Растем, Анфиса, выходим на новый уровень. Наверное, у меня на лице выражение стало ироничным, потому что Владимир быстро заговорил, как будто у меня появилось право передумать.

— Дом не всегда было музеем. Раньше там жил помещик Селедочников. Я приятельствовал с ним…

— А почему ты думаешь, что клад именно там?

— Просто, я отчетливо помню высоченные потолки в огромной зале поместья. А на потолке балки с нарисованными ангелами.

Ангелами? Ах, да, в подсказке было что-то про ангелов.

— А как звучала подсказка? Напомни, пожалуйста, — попросила я. Нужно записывать, раз память дырявая. Мне же это нужно для романа.

— В нем ангелы смотрят на землю с небес.

— И там, где солнце приветствует смерть, увидишь ты знак, на челе нареченный. В нем ангелы смотрят на землю с небес, — медленно процитировала я, скорее для того, чтобы запомнить последнюю строчку. А потом меня осенило: — Ты ничего не замечаешь?

— В каком смысле?