В Англии

Разведя носки врозь, подобно стрелкам часов, показывающих без десяти два, он важно вышагивал через холл, сглатывая слюну в предвкушении удовольствия: в буфетной его ожидал стакан портвейна и кусок стилтонского сыра. У двери буфетной, как было приказано, ждал молодой Таллентайр. О сладость сведения даже пустячных счетов!

Гаррет подошел к двери; его позы, интонации, речь всегда были манерны до тошноты; вот и сейчас в бездонный карман, кончавшийся где-то у колен, он полез за ключами с таким важным видом, точно предстояло отпереть некую сокровищницу. Наконец он извлек их и принялся разглядывать каждый в отдельности, как будто видел эти железки впервые и не мог понять, что означают они — слишком ничтожный предмет для столь высокопоставленной особы. Джозефа чуть не вырвало от отвращения.

Отперев дверь и войдя в буфетную, дворецкий уселся на табурет и, что-то промычав под нос, чтобы заглушить стыдливое урчание в животе, взглядом обласкал вожделенную краюшку сыра. Джозеф стоял, прислонившись к косяку, заложив ногу за ногу, скрестив на груди руки, хотя отлично знал, что эта поза взбесит старого хмыря.

У своего хозяина, полковника Сьюэла, Гаррет выучился одному приему: умению потянуть, выждать паузу. Отметив про себя вызывающую позу Джозефа, он укрепился в своем тайном решении, но отказаться от предстоящей потехи не мог. Джозеф стоял, устремив взгляд на широкую черную подвязку, жгутом перетянувшую мясистую икру дворецкого.

— Итак, начнем сначала, — заговорил Гаррет, подражая полковнику Сьюэлу, даже голос у него на последних слогах, замирая, сходил на нет. — Приказывать Уильяму не твое дело (Уильям был мальчиком на побегушках). Когда ты был на его месте — между прочим, совсем недавно, — ты делал то, что тебе приказывал я. Уильям не исключение.

— Он любит чистить серебро.

— Это неважно.

— А что важно?

— Он должен делать то, что велю ему я. — Вояку сменил администратор.

— Я вам еще нужен?

— Я еще не кончил про Уильяма. — Гаррет помедлил. — Ты меня, Таллентайр, не торопи.

Джозеф смолчал, Гаррет принял это за капитуляцию, и потеха началась. Взглянув за батарею банок с мастиками и удостоверившись, что краденый портвейн цел, он уселся поудобнее, подтянув на коленях штаны.

— Помнишь, что сталось с лакеем, который служил здесь до тебя? — Администратора сменил тиран. — Щенок вздумал меня учить.

Лакей, уволенный за кражу портвейна, хотя категорически отрицал вину, был приятелем Джозефа, и Джозеф покраснел до ушей, вспомнив, как бездарно пытался защитить его доброе имя.

— Вот, вот, — продолжал Гаррет, с удовольствием заметив краску на лице Джозефа, — тяни шею-то подлиннее, вжик! — и головы нет. Я не говорю, что ты замечен в чем-нибудь подобном…

— Он не делал этого, никогда не поверю, — разъяренный, с пылающими щеками, Джозеф пытался перекричать дворецкого.

— Это было доказано.

— Я знаю, чего стоят ваши доказательства.

— А тебя никто не спрашивает. — Гаррет уже чувствовал, как зубы въедаются в упругую мякоть сыра.

— Все?

— Нет, не все. — Тирана сменил философ. — Ты слишком вольно держишь себя с хозяевами (с хозяевами, которым он, Гаррет, служил беззаветно и безответно). Ты что, детка, хочешь потерять место? Наверное, думаешь: «Ах, они со мной как с равным!» А на самом деле ты для них забава. Попробуй высунись — вжик!

Ни один мускул не дрогнул при этих словах на притворно-ласковом лице дворецкого, а слова упали, как нож гильотины с ясного неба. Глупого учить — что горбатого лечить. Вжик!

Идя за велосипедом — в сарае на берегу озера стояло два стареньких драндулета (слугам разрешалось на них ездить, за что они должны были содержать велосипеды в порядке), — Джозеф услыхал удары весла по воде. Леди Сьюэл учила Уильяма грести; этому искусству она учила всех своих служек. Джозеф приостановился — лодка должна была вот-вот показаться из-за острова. Вспомнилось, как его самого учили.

Неподалеку от фермы, которую сейчас арендовал отец, было озерцо, и Джозеф, спросившись или без спроса, брал по вечерам соседскую лодку и отправлялся рыбачить. Но когда леди Сьюэл решила учить его грести, то от смущения и благодарности он не мог ей сказать, что гребля для него дело знакомое. Думая, что он первый раз держит весла в руках, она усадила его на корму, сама села за весла и начала грести. Она гребла мастерски, что еще усилило его смущение, он сам греб неплохо, по без ее изящества. Видя, как плавно рассекают воду длинные лопатки весел, он и вправду чувствовал, что не умеет грести по-настоящему. И сидел молча, стараясь как можно лучше выполнять ее наставления. Их было так много и все такие дельные, в особенности как работать кистью, что он все больше робел и перезабыл даже то, что умел.

Он был прилежным учеником в тот день, даже испытал гордость, услыхав от хозяйки: «Очень неплохо для первого раза».