В бессердечном лесу

срывает сферу с моей шеи

и собирает души мертвых мужчин,

оставляя их тела

на поглощение

земле.

И вот их больше нет.

Лес опустел

от душ,

от жизни.

Между деревьями проносится ветер,

унося

запах крови.

Сестра опускается на землю

и отдает сферу во власть

бессердечного дерева.

Силу для леса и нашей матери.

Силу, которая поможет ей бороться

с Пожирателем.

Затем снова поворачивается ко мне.

– Больше я тебе не помогу. Если дорожишь своей жизнью, то вспомнишь, что ты – монстр нашей матери. Иди к ней. Получи новую сферу. Наполни ее душами, которые заберешь самостоятельно.

– Я не стану забирать души. Я больше не буду ее монстром.

– Тогда ты даже глупее наших братьев. Ты не заслуживаешь сердца, которое подарила тебе мать.

Сестра оставляет меня

в опустевшем лесу.

Я смотрю на погнутое железо.

На бугорки на земле,

где лежат поверженные мужчины.

Я их не убивала.

Но

этого

недостаточно.

* * *

Я иду к месту своего рождения.

К березовой роще.

Теперь здесь растут другие деревья,

смена нам с сестрами.

Они высокие.

Серебряные.

Крепкие.

Я сажусь у основания старшей березы.

Прислоняюсь к стволу.

Пытаюсь напитаться силами,

найти утешение, которое обычно приносило мне это место.

Но не сегодня.

Мало-помалу мои пальцы отрастут.

Я снова стану целой,

хотя, пожалуй, уже не такой,

как раньше.

Сегодня я не могу пойти к Оуэну.

Он спросит о моих сломанных пальцах.

Если я расскажу ему о содеянном,

он отвернется от меня.

Вспомнит,

кто я на самом деле.

Перелезет через стену

и

никогда

не

вернется.

За лесом плавно садится солнце.

Скоро появятся звезды.

Скоро Оуэн перелезет через стену,

но меня там не обнаружит.

Так лучше.

Лучше, если он никогда меня больше не увидит.

Лес покидают последние лучи света.

За деревьями вращаются звезды.

Я останусь подле серебряной березы.

И не пойду к нему.

Не пойду.

Глава двадцать третья. Оуэн

Я получил работу на телеграфной станции, но она не включает в себя проживание и питание.

За ужином, состоящим из жареного ягненка и свежего гороха с огорода, я рассказываю об этом отцу.

Он вскидывает бровь с противоположной части стола.

Я изо всех сил пытаюсь не ежиться.

– Это к лучшему. Я весь день буду вдали от леса, но успею вернуться домой, чтобы приготовить тебе ужин. И заполнить с тобой звездные карты.

Он откусывает ягненка. Медленно пережевывает.

– Оуэн, мы так не договаривались.

– Отец, пожалуйста…

Авела высасывает горошины из стручков и довольно сплевывает их на пол. Поверить не могу, что папа всерьез намерен отослать ее в пансион. Я жду, что он скажет, что видел, как прошлой ночью я снова перелезал через стену, и запрет меня в комнате, как обещал.

Но он ничего не говорит. Возможно, я был достаточно осторожен, и он ничего не заметил.

– А раз я буду ночевать здесь, то и Авеле не обязательно уезжать. Пожалуйста, отец… Почему мы не можем остаться вместе?

Его лоб омрачают морщины. Я никогда не боялся отца, мне и в голову такое не приходило. Но сейчас я весь обливаюсь потом под его взглядом.

У меня осталась последняя тактика. Я выпаливаю, пока не успел передумать:

– Давай пока не будем беспокоиться о лесе. Как там говорила мама? «Не заимствуй проблемы у завтрашнего дня».

Отец замыкается в себе и весь будто скомкивается, как платок, который уронили на пол.

Я тут же жалею о сказанном и преисполняюсь отвращением к себе.

– Прости, папа. Пожалуйста…

– Не извиняйся. Знаешь, твоя мама всегда у меня перед глазами. Всегда в самом центре моего сердца.

В горле встает ком.

– И в моем.

Я не рискую продолжать тему, и мы возвращаемся к ужину.

Отец больше ничего не говорит, пока Авела не ложится спать и мы не поднимаемся в обсерваторию. Разворачиваем карты и откупориваем пузырьки с чернилами.

– Ты обещаешь, что больше не пойдешь в лес? – спрашивает он, занимая стул перед телескопом.

Я вращаю латунные кольца армиллярной сферы и пытаюсь игнорировать свой громыхающий пульс.

– Да, – вру я.

Он кивает, настраивает телескоп и смотрит в окуляр.

– Тогда оставайся. Я никогда не хотел, чтобы вы с Авелой уехали, Оуэн. Я просто хочу вас защитить.

Мой желудок сводит от чувства вины. Я окунаю ручку в чернильницу и передаю ее отцу.

– Знаю.

Он делает пометку на карте.

– Я тебе доверяю.

Я разливаю нам в чашки чай с корицей.

– Знаю.

Остаток времени мы отмечаем звезды в тишине, а затем спускаемся из обсерватории по узкой лестнице. У самой двери в спальню отец ловит меня за руку.

– Помни о своем обещании. Не ходи в лес.

– Я помню.

И это действительно так. Только об этом я и думаю, когда вылезаю в окно, крадусь мимо огорода и перелезаю через стену.

Глава двадцать четвертая. Серена

Он ждет у стены.

От его вида

мое сердце разбухает,

как дерево в воде.

Я прячу сломанные руки в платье из листьев.

Не хочу, чтобы он увидел.

За его спиной висит продолговатая коробка. Из-за этого его тень кажется слишком большой в свете растущей луны.

Деревья за мной шипят и перешептываются.

Наблюдают. Прислушиваются.

– Пойдем, скорее, – говорю я.

Он следует за мной в лес. Коробка стукается о его спину.