В бессердечном лесу

– Оуэн Меррик! – зовет она, когда впервые встречает меня на станции. – Я уж думала, что тебя съел лес. Ты давненько не появлялся в деревне.

Даже не знаю, что сказать. От ее темных глаз и блестящих волос у меня в животе все растекается, и я не могу не обратить внимания на ее дерзкий костюм: штаны и блузка с высоким воротником. Если верить слухам, в таком наряде она разъезжает на своем новеньком велосипеде.

– Не съел.

Ответ, конечно, гениальнее не придумаешь.

Она игриво вскидывает бровь и садится за стол.

Смену я заканчиваю весь потный от смущения, но стоит выйти на улицу, как Майрвэн напрочь вылетает у меня из головы.

Ведь до встречи с Сереной осталась всего пара часов.

Теперь это превратилось в целую науку. Я ужинаю с отцом и Авелой. Укладываю сестру спать. Отмечаю звезды на карте. Жду в комнате до полуночи, вылезаю в окно с очередной диковинкой для Серены в сумке или прикрепленной к спине – после потери телескопа я немного опасался приносить что-то еще, но теперь веду себя намного осмотрительнее. Крадусь мимо огорода, перелезаю через стену, где ждет Серена в туннеле из веток. Мы идем к нашему холму, где ее деревья защищают нас от лесного гнева, от бдительных глаз сестер и матери. Показываю, что принес, и радуюсь ее счастью. Забываю, забываю, забываю, что она когда-либо была монстром. Что когда-либо может им стать.

Одной ночью я приношу ей свежую клубнику с огорода.

– Это нужно есть, – объясняю я, отрывая плодоножку и закидывая клубнику в рот. В голову приходит запоздалая мысль: а прилично ли предлагать девушке, которая отчасти дерево, есть плод растения?

Но она повторяет за мной и медленно пережевывает.

– Очень сладко. – Серена улыбается и берет еще ягоду.

После этого я приношу ей клубнику каждую ночь.

А еще звездные карты и книги. Астролябию из обсерватории. Пару маминой обуви, найденную в глубине шкафа. Она даже не пытается ее примерить, просто передергивается и возвращает мне.

– Как же я почувствую землю? – требовательно спрашивает Серена, будто мне стоило об этом подумать, прежде чем преподносить ей нечто столь оскорбительное.

Но карты, книги и безделушки приводят ее в восторг. Она хочет научиться читать. Я учу ее алфавиту, оставляю газеты и парочку книг. Уже через неделю она может читать простые предложения; еще через неделю – сложные.

Каждый день до рассвета я пробираюсь домой и сплю несколько часов, прежде чем силком вытащить себя из постели, чтобы успеть на смену. График у меня изнурительный и неустойчивый, но я не могу отказаться от ночей с Сереной. Каждый раз я боюсь, что это последний – что Гвиден проделает брешь в сторожевых деревьях Серены и поглотит нас обоих. Или отец поймает меня, когда я буду перелезать через стену. Но я не могу, не хочу это прекращать.

Прошло почти три недели с тех пор, как Серена вырастила вокруг холма ширму из деревьев, и я сыграл ей на маминой виолончели. Даже Майрвэн Гриффит больше не может меня отвлечь. Как правило, приходя на смену, она ежедневно заводит со мной вежливую беседу. Иногда ее темные волосы собраны в пучок, иногда свободно струятся волнами вокруг плеч. Она приходит в свой выходной и предлагает поужинать с ней в постоялом дворе. Раньше я бы с радостью ухватился за такую возможность и пожалел бы, что сам не набрался храбрости пригласить ее. Но теперь я, почти не задумываясь, даю вежливый отказ и возвращаюсь домой.

Потому что там меня ждет Серена.

Я почти решил, что так будет всегда, что остаток жизни каждую ночь я буду проводить среди деревьев и звезд.

Сегодня я достаю фонограф, который специально спрятал в сарае перед приходом отца. Осторожно поднимаю его над стеной, несу по туннелю из веток на холм. К тому времени, как я опускаю его на траву, открываю футляр и снимаю крышку, у меня совсем сбилось дыхание. Капельки пота затекают в глаза и щекочут между лопаток. Серена, как всегда, с любопытством наблюдает за мной.

Я креплю рупор к фонографу и аккуратно надеваю полый восковой цилиндр на оправку – цилиндрическую составляющую фонографа, которая сделана из твердого металла. Затем кручу ручку сбоку, заводя устройство, и перемещаю иглу на восковой цилиндр. Из рупора начинает литься музыка.

Серена изумленно отшатывается, а я выпрямляюсь, довольный собой. Это частичная запись симфонии, которую мама привезла с собой из университета. В ночи раздаются ноты скрипок и виолончелей, вслед за ними – одинокий кларнет и ритмичные удары литавр.

Серена ошеломлена.

– Волшебство, – наконец шепчет она. – Вот это волшебство.

Я обвожу взглядом нашу ширму из деревьев и качаю головой.

– Нет. Всего лишь музыка и наука.

– Это прекрасно.

Я улыбаюсь, с трудом игнорируя нервный трепет в груди. Протягиваю ей руку.

– Лесная Серена, вы не откажете мне в танце?

Она наклоняет голову вбок.

– Не поняла.

– Я покажу.

Она берет меня за руку, ее кожа одновременно шершавая, гладкая и острая. Притягиваю ее к себе, нерешительно опуская вторую руку ей на талию. Под пальцами шепчутся листья – нежные, как лепестки роз, как рваная лента Авелы. А под ними – гладкая серебристая кожа. Я боюсь подавать голос.

– В такт музыке, видишь?