В бессердечном лесу

Он смотрит на меня,

и внутри я мучаюсь от боли.

– Я должна кое-что тебе рассказать. Но сперва пообещай, что уйдешь домой после этого. Здесь больше не безопасно. Я не могу тебя защитить.

На его виске пульсирует вена.

Он делает глубокий вдох.

Но ничего не обещает.

– Расскажи.

– Я помню твою маму.

Он весь напрягается и замирает.

Его взгляд становится безумным.

– Моя мать забрала ее в качестве рабыни и привязала к бессердечному дереву.

Он с трудом стоит на месте и жадно глотает воздух.

– Что это значит? Зачем ты мне это рассказываешь?

Ветер разъяренно обдувает холм.

– Ты имеешь право знать. Я не хотела скрывать это от тебя.

– Хочешь… хочешь сказать, она жива?

Я не знаю, как ответить.

– Серена, – его голос срывается. – Она жива?

– Она принадлежит моей матери. Ее души больше нет… теперь она не более чем пустая оболочка.

Оуэн сжимает челюсти.

– Как она может существовать без души?

Вопрос вонзается в мою кожу

раскаленным и острым шипом.

– Я существую.

Между нами бушует ветер, швыряя листья в волосы Оуэна.

Он смотрит на меня.

– Теперь ты должен уйти домой, – говорю я. – Пока сестры не открыли на тебя охоту.

– Отведи меня к ней.

Я недоуменно поворачиваюсь к нему.

– Отведи меня к моей матери.

– Зачем? Ты не можешь ее спасти или освободить. Ее больше нет.

– Отведи меня к матери! – громко и свирепо кричит он. – Все это время я считал ее мертвой, а теперь ты говоришь, что это не так! Я должен увидеть ее. Спасти, если это возможно. Как ты не понимаешь?

– Я не могу отвести тебя. Это опасно. И глупо.

Он нервно проводит рукой по лицу.

– Серена, пожалуйста…

– Твою мать уже не спасти. Но даже если бы это было не так, она в самом центре владений моей матери. Тебе ни за что к ней не подобраться.

– Отведи меня.

– Моя мать убьет тебя.

– Тогда защити меня.

– От нее – не могу.

Лес корчится и перешептывается под холмом.

Наблюдает.

Прислушивается.

– Ты должен уйти домой, Оуэн. Мне жаль.

Он горбится и отворачивается.

– Если ты меня не отведешь, я сам к ней пойду.

– Ты не можешь.

Он становится ко мне вплотную, его глаза пылают огнем.

– Так попробуй меня остановить!

Оуэн спускается по холму

по останкам моих мертвых деревьев

и заходит

в

бессердечный

лес.

Через секунду

я последую за ним.

Через секунду

я коснусь его разума

и заставлю все забыть.

Наш холм.

Его маму.

Меня.

Это единственный способ защитить его.

О, но как же мне этого не хочется.

Из моих глаз течет роса

и

стекает

к

подбородку.

Так будет лучше.

Я буду помнить наши ночи на холме

за нас обоих.

Я вздрагиваю при первой ноте песни моих сестер.

Она скользит по лесу,

шепчет среди листвы и веток,

мерцает в воздухе, как серебро.

Она

захватит

его.

Я сбегаю

по холму

и мчу

между деревьями.

Он там, впереди,

его фонарик сияет

как звезда.

Но тут песнь сестер настигает его.

Оуэн роняет фонарик.

Поворачивается.

И бежит.

К музыке,

к моим сестрам,

к

своей

гибели.

Я преодолеваю

расстояние между нами

за четыре удара

своего сердца.

Врезаюсь в него,

сбивая на землю.

Он кричит и вертится.

Музыка сестер

лишает его свободы.

Он

сам

не

свой.

Я придавливаю его своим телом.

Пою приказ лесу.

Из земли вырастают живые ветви,

сплетаясь над нами,

скрывая нас из виду.

Но они не приглушают

песнь моих сестер.

Он борется, борется со мной.

Но я сильнее.

И могу сдержать его.

Я закрываю ладонями

его уши.

Это не помогает,

хотя я вижу

по глазам,

что он не хочет со мной бороться.

По его щекам стекают слезы,

и мое сердце

сжимается

от боли.

Еще с секунду

я смотрю на него,

а затем опускаю лицо

и прижимаюсь к его губам.

Они теплые,

мягкие

и соленые от слез.

Он перестает сопротивляться.

Песнь сестер постепенно меркнет за куполом из веток.

Но я не отрываюсь от его губ.

Он смотрит на меня

с незнакомыми

эмоциями в глазах.

Поднимает руку,

чтобы погладить меня по волосам, щеке.

Ласково проводит пальцами по линии шеи.

Я убираю ладони с его ушей и вижу,

что была

слишком грубой

и порезала ему лицо по бокам.

Из царапин течет кровь.

Я резко встаю.

Ветви расплетаются

и исчезают в земле.

Теперь нам укрытием

служат лишь деревья

и мамины

поглощающие

звезды.

Глава двадцать девятая. Оуэн

– Я не хотела сделать тебе больно, – шепчет она.

Я почти не замечаю пульсирующей боли в щеках и просто пытаюсь отдышаться. Коснувшись их, вижу кровь на пальцах. Но это ничто в сравнении с болью от песни древесных сирен, обжигавшей меня, как тысяча жалящих муравьев. Это ничто в сравнении с ощущением от ее тела, прижатого к моему, от ее губ и силы, державшей меня на земле.

Ее поцелуй уничтожил меня.

Она уничтожила меня.

Однако…

Моя мама жива. Серена знала все это время, но ничего мне не сказала.

– Я не хотела сделать тебе больно, – повторяет она, по ее щекам катятся слезы.

У меня сжимается живот.

– Это не важно. – Я вытираю кровь тыльной стороной ладони. На губах еще чувствуется эхо ее прикосновений. – Ты спасла меня. Снова.

Серена вздрагивает от ветра, который проносится по лесу. Подходит ближе, сокращает расстояние между нами.

– Я все равно найду маму и попытаюсь спасти ее.

Я выпячиваю подбородок. Знаю, без помощи Серены ничего не выйдет, я умру задолго до того, как дойду до мамы. Но все равно нужно попытаться.