В бессердечном лесу

– Так выбирай, но я не хочу иметь к этому отношения.

– Оуэн…

Внезапно он подходит и прижимает лезвие к моей шее.

– Я никогда тебя не прощу за то, что ты сделала с моей мамой. Если еще раз попадешься мне на глаза, я тебя убью.

Он так близко,

что я чувствую

жар его тела.

И в то же время он еще никогда не был так далеко.

Мое горе как река.

Оно

поглощает

меня.

Выругавшись, Оуэн поворачивается и метает нож в землю.

Тот по рукоять погружается в грязь.

На секунду наши взгляды пересекаются.

– Не иди за мной, – предупреждает он.

Затем вытаскивает нож из земли.

И уходит.

Я оседаю на колени. В нос бьет запах мха, листьев и крови.

Но сестра

не дает мне погоревать в одиночестве.

Она хватает меня за руки, рывком поднимает на ноги.

На ее лице по-прежнему читается осуждение, но кроме него – что-то еще.

Кажется, жалость.

– Ты величайшая идиотка, сестра. Ты не можешь любить человека. Ты вообще не должна любить! Не для этого мама дала тебе сердце.

Роса сливается с каплями дождя на моем лице.

– А зачем?

– Возможно, потому, что она сама черпала из него силу, прежде чем потеряла душу.

– Что ты будешь делать? Отведешь меня к ней? Или убьешь прямо здесь, в грязи?

Ее губы презрительно изгибаются.

– Ты не стоишь того, чтобы тебя убивать. Беги. Уходи отсюда как можно быстрее. Наша мать тебя не пощадит.

Она срывает янтарную сферу с моей шеи.

– Я заполню ее за тебя и скажу, что ты мертва. Смерть все равно тебя настигнет, когда Пожирателя не станет и лес поглотит весь мир.

– Сестра…

– Я тебе не сестра! – сплевывает она. – Я не могу быть одной крови с таким ничтожным созданием. А теперь иди.

Я плетусь по лесу.

Горе и оцепенение поочередно накрывают меня волнами.

Оставив меня в живых, сестра отнюдь не оказала мне милость.

Возможно, она это знает,

поэтому так поступила.

В голове постоянно звучит его голос,

снова

и

снова,

как запись на волшебном фонографе.

Ты не ее рабыня. Она не управляет тобой, у тебя есть свобода.

Ты монстр только потому, что сама выбрала им стать.

Выбирай.

Выбирай.

Наступает ночь.

Темно, хоть глаз выколи.

Капли дождя липнут

как лед

к волосам,

коже,

платью.

Ты монстр только потому, что сама выбрала им стать.

До встречи с тобой я не осознавала, что у меня есть выбор.

Выбирай.

Но как мне выбрать не быть монстром?

Я не могу искупить вину за отобранные души,

за кровь, которую пролила на лесную подстилку.

Не могу исправить того, что сделала с мамой Оуэна.

Выбирай.

Я мамино создание.

Я не могу скинуть облик, который она мне дала,

как змея – свою кожу.

Так ведь?

Глава тридцать третья. Оуэн

Я слепо бегу в темноте. Одежда промокла до нитки, ветки царапают плечи.

Я последовала в лес за древесной сиреной.

Сиреной с фиалками в волосах.

Я весь пылаю от злости. Она заставляет меня идти вперед, отпугивает деревья.

Она сказала, что у меня сильная душа, и привела к своей матери.

Хочется выцарапать себе глаза, но даже это не поможет забыть Серену. Как она мерцала серебром под дождем, пока мамина кровь окрашивала землю алым.

Она привязала меня к дереву.

Все те ночи, проведенные на холме. Все те разы, когда я смотрел на нее и забывал, что она монстр. Все те разы, когда я хотел, чтобы она была кем-то больше, когда я думал, что она кто-то больше…

С тем же успехом Серена могла убить мою мать, а ведь я думал… я думал…

Ты влюблен в эту девушку?

Ее губы, прижатые к моим, ее тело поверх моего. Ее гладко-острые руки, закрывавшие мне уши, не дававшие слышать ужасную песнь сестер.

Ту же песнь, которую пела она, когда заманила мою мать на верную смерть.

Это предательство ранит глубже любого ножа.

Однако я чувствовал себя просто раздавленным, когда бросил ее одну в темноте.

Я полюбил монстра.

И должен заплатить за это.

Не знаю как, но на рассвете я дохожу до опушки леса и папиной стены. Может, благодаря остаткам маминой магии, которая долгое время нас оберегала. Может, благодаря Серене, приказавшей лесу отпустить меня. Или же я просто недостаточно важен, чтобы он тратил на меня силы.

Я перелезаю через стену. Фонарик потерялся где-то среди деревьев – будет справедливо, если масло прольется, загорится и сожжет весь лес дотла. Но вряд ли в Гвиденском лесу можно надеяться хоть на какое-то правосудие.

Я плетусь мимо огорода и поднимаюсь по ступенькам крыльца к двери.

К ней прибито объявление с печатью короля Элиниона. Я отрываю его, от дрожи слова расплываются перед глазами, но я с усилием беру себя в руки.