В бессердечном лесу

Прен спрашивает меня с серьезным видом:

– Ты уверена?

Я думаю о том, как танцевала с Оуэном под звездами

под музыку волшебного устройства.

О ненависти в его глазах,

когда его мать обратилась пеплом.

О

его

ноже

у

моей

шеи.

Ты монстр только потому, что сама выбрала им стать.

И делаю

выбор.

– Уверена.

Я склоняю голову.

Братья начинают петь.

Их голоса переплетаются в замысловатый контрапункт

вокруг меня, между и внутри,

становятся все громче и громче,

пока не кажется, что их песня окутывает весь лес.

Земля

дрожит.

Водопад

ревет.

Их музыка проникает в меня,

проскальзывает под кожу,

проходит сквозь мышцы и кости

к самому сердцу.

Она верткая и серебристая,

острая и холодная.

Меня пронзает боль.

Кожа трескается

и

отслаивается

от

плоти.

Кости гнутся,

гнутся,

гнутся,

пока не ломаются

во вспышке агонии.

Тело охватывает пламя,

миллион жалящих ос,

жар раскаленной молнии.

Я падаю,

утопаю,

разбиваюсь.

Меня поглощают

кусочек за кусочком,

разрывают

голодными зубами.

Но все это время

я вижу

Оуэна на нашем холме.

Вкушаю

клубнику со сливками.

Чувствую

его мягкие, теплые губы.

Я сползаю боком на землю и внезапно снова могу дышать.

Над головой быстро кружится широкое голубое небо.

Рядом тихо плещет пруд.

Раздается голос:

– Тише, тише. Не спеши пока.

Меня берут чьи-то руки, помогают сесть.

Я сосредотачиваюсь на трех бугристых лицах, одно с густой мшистой бородой.

– Посмотри в пруд, – советует Криафол. – Посмотри, кем ты стала.

Я подтягиваюсь к краю воды. На то, чтобы подойти, не хватает сил.

Чувствую себя странно, неуверенно.

Одновременно тяжелой и легкой.

Мне незнаком вес моих рук, головы, тела.

Вокруг плеч развеваются волосы, не покрытые листвой.

Без аромата фиалок.

Я смотрю в воду, жду, пока пройдет рябь и пруд замрет.

И когда это случается…

Я не узнаю лицо, смотрящее на меня в отражении.

Оно бледное, круглое, с зелеными глазами и обрамленное золотистыми волосами. Я поднимаю руки, по очереди осматриваю их: человеческие руки, человеческие пальцы. Кожа странная, гладкая. Все во мне кажется незнакомым.

Я поворачиваюсь к братьям со слезами на щеках.

– Почему ты плачешь, малышка? – спрашивает Криафол с таким видом, будто у него разбивается сердце. – Мы думали, что ты этого хотела.

– Я не хочу возвращаться, – мой голос звучит непривычно высоко. – Я больше не хочу становиться ее монстром.

В бороде Прена застряли капельки воды.

– Это временное обличье. Нам казалось, ты это понимала.

– Должен же быть какой-то способ! – Я вся дрожу. Это тело чувствует холодное прикосновение ветра, в отличие от старого. – Я хочу душу. Хочу быть смертной. По-настоящему стать человеком. Я готова на все!

– Дорогая, – Канген опечаленно смотрит на меня, – мы не обладаем подобным могуществом.

– Должен быть какой-то способ. – Перед глазами все размывается от нахлынувших слез, они все льются и льются бесконечным потоком.

Прен вздыхает.

– Он есть, милая, но тебе это не понравится.

– Расскажите! Я готова на все!

Прен переглядывается с братьями, но те мотают головами.

– Пожалуйста…

Криафол взмахивает рукой. На мне появляется платье из листьев и немного согревает мое хрупкое тело.

– Чтобы полностью стать человеком, ты должна отдать самое дорогое: вырезать собственное сердце и закопать его в зеленую землю. Только тогда у тебя появится шанс стать человеком. Смертной. Обрести душу, которая будет жить, даже когда тела не станет.

Злость во мне обрастает острыми шипами.

– Если я вырежу свое сердце, то умру!

Прен качает головой.

– Это единственный способ, о котором мы слышали. Мне жаль, малышка.

– Как долго я буду в этом обличье?

– Мы не знаем, – отвечает Криафол. – Надеемся, столько, сколько тебе нужно.

Мне нужно всегда.

Брови Кангена сводятся к бугристой переносице.

– Куда ты пойдешь? Тебе понадобятся вода, одежда, кров.

– К нему. К Оуэну.

– Мальчик отправился во дворец Пожирателя Душ, – сообщает Прен.

Мое человеческое тело вздрагивает от имени единственного монстра, которого я боюсь больше матери.

Со скалы дует ветер, вихрясь вокруг моих лодыжек и путаясь в волосах.

– Значит, туда я и пойду.

Глава тридцать седьмая. Оуэн

Талиесин отводит меня в маленькую комнату в казарме, заставленную двумя трехъярусными койками, которые уже заняты пятью спящими солдатами. Я карабкаюсь на среднюю койку у правой стены – единственную свободную – и обнаруживаю, что кто-то уже забрал матрас и подушку. С нижней койкой меня разделяет только твердая доска, даже без простыни. Я подкладываю рюкзак вместо подушки и пытаюсь уснуть, но не выходит – уж слишком я зол.

Будь я проклят, если позволю королю забрать у меня Авелу! Или брошу отца томиться в тюрьме за преступление, которого он не совершал.

Я вспоминаю последнюю ночь в обсерватории, метеориты, которые падали с неба так, будто наступил конец света. Переместившиеся созвездия. Изменившиеся звезды.

Отец сказал, что отправит королю телеграмму, чтобы сообщить об аномалии.

А затем его арестовали.

Вряд ли это совпадение, но что-то не сходится. Любой может взглянуть на ночное небо и понять, что оно изменилось с прошлой недели. За такое не сажают в тюрьму.

Верно?