В бессердечном лесу

– Боюсь, ты не понимаешь.

Если он еще раз скажет «боюсь», боюсь, я его убью.

– И чего же я не понимаю? – цежу я сквозь зубы.

– Дом и все его содержимое перешли в собственность короны. Ты не можешь вернуться.

– Но наши вещи…

– Теперь принадлежат королю Элиниону, – заканчивает за меня капитан, произнося каждое слово громко и отчетливо, словно говорит с очень глупым ребенком.

Я сосредотачиваюсь на своем дыхании, чтобы не позволить панике помутнить рассудок.

– Тогда вернемся к Авеле. Где она?

Я прожигаю его взглядом. Пусть только попробует удержать меня от сестры!

– За ребенком присматривают, но она больше не твоя забота.

– Она моя сестра! Само собой, она моя забота. Я требую увидеть ее!

– Оуэн. – Талиесин вздыхает и складывает пальцы домиком. – Боюсь, мне придется говорить откровенно. Как сын известного предателя…

– Мой отец не предатель!

– …Ты тоже под подозрением. Если подпишешь документ, в котором поклянешься, что ничего не знал о планах отца и не состоял с ним в сговоре…

– Как я мог быть с ним в сговоре? ОН НЕ ПРЕДАТЕЛЬ!

– …То его величество готов предложить тебе пост в армии. Если запишешься в наши ряды, твою сестру воспитают как придворную даму, и она никогда не будет ни в чем нуждаться. Разумеется, ей не расскажут, что случилось с вашим отцом.

– А если не запишусь?

Я ненавижу этого мужчину до мозга костей. На секунду мне хочется притащить его с чертовым королем в Гвиденский лес и оставить на растерзание древесным сиренам. В голове вспыхивают воспоминания: мамино сердце, кровь, заливавшая мокрые листья. Глаза Серены, ее кожа, сверкавшая под дождем, фиалки, спутанные в волосах. И я едва могу дышать.

– Честно, Оуэн, в таком случае я даже не знаю, что с тобой станет. За твоей сестрой все равно будут ухаживать, но тебе вряд ли разрешат с ней видеться. Ведь кем ты будешь? Бродяжкой? Вором? Девочку нужно защитить от вас обоих.

Я хватаюсь за голову.

– Пожалуйста, дайте мне увидеть ее. Она одинока и напугана. Я нужен ей.

Талиесин фыркает.

– Не нужен. А теперь отвечай, ты примешь щедрое предложение его величества? Подпишешь заявление о том, что ничего не знаешь о преступлениях отца, и поступишь в армию?

Я вспоминаю, как отец склонялся над звездными картами с черными от чернил пальцами и остывшей чашкой чая с корицей на столе. Как Авела бегала по траве, словно новорожденный ягненок, с испачканным в клубнике лицом. Как я танцевал на холме под музыку из фонографа, по четыре минуты зараз. Как мама превратилась в пепел в проклятом лесу.

– Я подам обжалование королю, – тихо произношу я.

– Говори громче, мальчик, я тебя не слышу.

Я вскидываю голову и смотрю Талиесину прямо в глаза.

– Я подам обжалование королю. Это мое право как гражданина Тариана. И закон обязывает вас соблюдать его.

Капитан вздыхает, будто я величайшая помеха, с которой ему приходилось сталкиваться в жизни. Может, так оно и есть.

– Ладно. – Он встает с кресла. – Но, боюсь, тебе это не понравится.

* * *

Не знаю, чего я ожидал от дворца, но явно не этого: холл с низким потолком, стены с деревянной обшивкой, ковер мшисто-зеленого цвета. Талиесин ведет меня по коридору, который тоже облицован деревянными панелями с замысловатой резьбой в виде листьев и лоз. Я в жизни не видел столько дерева, и в голове мимолетно проносится мысль, что Гвиден, наверное, неспроста так ненавидит короля. Глупо, конечно. Она не могла затаить личную обиду – ей сотни лет, а его короновали только тридцать лет назад, когда мой папа еще был молодым.

На стенах мигают стеклянные лампы, и я с секундным запозданием понимаю, что они не масляные, а электрические и жутковато гудят. Меня всегда восхищала концепция электричества, но теперь, когда я внезапно столкнулся с ним, мне как-то не по себе.

Капитан неожиданно заводит меня в приемную подальше от главного коридора – я-то думал, что нас ждет долгая дорога к королю. Затем показывает на диван на гнутых ножках, стоящий напротив огромного фортепиано.

– Жди здесь.

И выходит в коридор, закрывая за собой дверь.

Я расхаживаю по комнате. Помимо дивана и фортепиано, тут есть настоящий дровяной камин рядом с узкой книжной полкой и окно, выходящее на север. Над камином тикают часы. Здесь нет электрических ламп, только обычная масляная на столе.

Скоро от ходьбы начинают болеть ноги, и я попеременно то смотрю в окно на тусклые звезды, то сижу на диване, повернув голову в сторону двери. На часы стараюсь не смотреть. Проходит час. Два. Три. Приближается полночь. У меня урчит в животе, напоминая, что я ничего не ел с поезда. Может, король забыл обо мне? Или Талиесин вообще не сообщал ему о моем присутствии.

Тело затекает от долгого ожидания, а разум вырисовывает ужасные картины: Авела заперта в темнице, отец казнен и похоронен в безымянной могиле, Серена смеется, забирая мою душу, с ее пальцев капает кровь.

Я тоскую по дому, по телескопу в обсерватории, по Авеле, мирно спящей в кроватке на первом этаже, по отцу, попивающему чай рядом со мной.

Согласно часам на стене, после четырех утра дверь наконец со скрипом отворяется.