В бессердечном лесу

Здесь мне даже более не по себе, чем в комнате постоялого двора.

Я не вижу неба, не чувствую ветра. Пламя горит и горит, протягивая голодные язычки, смеется при мысли о том, как поглотит меня. Даже сидя в противоположной части помещения, я чувствую его пульсирующий жар на коже.

Внутренняя дверь со скрипом отворяется, и в комнату заходит темнокожая женщина в симпатичном синем платье. Ее черные волосы собраны в тугой пучок. Она низенькая и пухлая.

– Кто тебя сюда впустил? – громогласно спрашивает она.

Я смотрю на нее в ужасе.

– Ну?!

– Я… я пришла за работой. Женщина с поезда сказала мне идти сюда. Ее сестру зовут Карис.

Женщина вздыхает.

– Сестра Карис станет моей погибелью. Ты вообще способна работать? Выглядишь так, будто тебя может сдуть ветром.

Я недоуменно моргаю.

– Ты можешь убирать? – уточняет она. – Мыть посуду, стирать вещи, драить полы?

– Да, – отвечаю я, хотя не имею ни малейшего представления, что это значит.

– За это тебя обеспечат проживанием и питанием, но не более. Подходит?

Я киваю.

– Ну, в таком случае… у нас не так чтобы много желающих, поэтому, полагаю, ты принята. – Она вздыхает. – Я Хелед, так и будешь меня называть. Итак, обо всем по порядку. – Она берет сине-белую ткань, накинутую на спинку стула, и протягивает мне. – Надень это. В своей одежде ты похожа на какую-то беспризорницу.

Я повинуюсь, хотя, снимая платье, купленное на деньги братьев, чувствую себя так, будто сбрасываю остатки своей кожи.

Неуклюже натягиваю синее платье через голову. Ткань очень грубая, и от нее все чешется.

Хелед застегивает его сзади.

– Я поищу тебе обувь, не можешь же ты разгуливать по кухне с кровоточащими ступнями. Скоро вернусь.

Она исчезает в дверном проходе.

Я опускаюсь на табурет, оттягивая воротник платья.

Медленно вдыхаю и выдыхаю, поглядывая на очаг с отвращением.

Закрываю глаза и мысленно нащупываю нити души Оуэна – будет легче, когда я узнаю, где конкретно он находится.

Но я ничего не чувствую, ведь теперь я человек.

Не обладающий силой монстра.

Через минуту возвращается Хелед с ужасной черной обувью, которую заставляет надеть, несмотря на мои жалобы на боль.

– Привыкнешь, – беспечно отмахивается она. – А теперь следуй за мной. Утром ты нужна в прачечной.

Она жестом показывает мне на дверь.

Я выхожу в узкий коридор дворца Пожирателя Душ.

По пути Хелед спрашивает:

– Как тебя зовут?

Я уже все продумала. Нельзя называть себя Сереной – Оуэн не должен знать, что я здесь.

Так что я говорю ей другое слово, которому он меня научил.

– Меня зовут Бедвин[3].

Глава тридцать девятая. Оуэн

– Снова ты, – вздыхает медсестра в палатке. – Не ожидала увидеть тебя так скоро.

Она старается как можно осторожнее намазать мои плечи лечебной мазью, но раны от плети все равно пронзает болью. Вся спина будто горит. В палатку меня пришлось нести.

– И что ты натворил?

– Пробрался во дворец, – бормочу я в подушку на койке. Горло осипло от криков. – Меня поймали.

Я ничуть не приблизился к Авеле.

Она по-доброму смеется и, покончив с мазью, разматывает белый бинт. Затем аккуратно бинтует одно плечо, грудь крест-накрест и переходит ко второму.

– И почему ты бродил по дворцу?

Я сосредотачиваюсь на своем дыхании.

– Искал сестру.

Из-за отсутствия Авелы у меня все сжимается внутри. Отца я даже не пытался увидеть.

– Надеюсь, завтра тебя отправят дежурить на кухню, – ворчит медсестра. – Все равно теперь ты не сможешь тренироваться.

Она завязывает узел и помогает мне занять сидячее положение.

Я опускаю голову, чтобы скрыть слезы, стекающие по лицу.

– Тебе нечего стыдиться. – Она улыбается и стукает меня пальцем по носу. – Чего я только не видела за время своей практики. Итак, куда тебя на самом деле поставили дежурить?

– В конюшню.

Она закатывает глаза.

– Не очень разумно с их стороны, но желаю тебе удачи.

Вручает мне горячую кружку, и, медленно отхлебнув, я морщу лицо от горечи.

– Это отвар из ивовой коры, – поясняет она, – помогает от боли. А теперь отдыхай. Утром я сменю тебе повязку. К тому времени ты должен почувствовать себя лучше.

Женщина целует меня в лоб, как ребенка, и помогает лечь.

Здесь все кажется непривычным – звуки, тени, – поэтому сплю я урывками. Утром медсестра будит меня, меняет повязки и виновато помогает встать на ноги. Затем вручает пакетик с ивовой корой.

– Жуй ее, если боль усилится. Вечером приходи на перевязку. Если бы все зависело от меня, ты бы остался здесь.

Поблагодарив ее, я ковыляю на улицу. Каждый шаг отдается стреляющей болью в спине, но я медленно добредаю до конюшни, где мне дают вилы, лопату и велят вычистить двенадцать стойл.

В моем нынешнем состоянии эта задача – настоящая пытка. Бинты пропитываются потом и кровью. На ладонях образовываются волдыри. Я жую ивовую кору, пока горечь не становится невыносимой, и сплевываю ее.

Успеваю вычистить только одно стойло, когда сзади раздаются шаги и чей-то высокий голос зовет меня по имени.

Обернувшись, я вижу Бедвин с подносом еды. Из-под ее чепца выбились светло-золотые пряди, слегка завивающиеся у шеи. Я замечаю, что у нее зеленые глаза с серебряными крапинками.