В большом чуждом мире

— Вот найдут у тебя портрет, поплатишься… Грубые руки головорезов с отвращением и страхом ощупывали худое тело, но не нашли ничего, и Наша Суро удалилась, злобно оглядываясь на врагов.

— Эти колдуны действуют внушением и отравляют травами, — сказал помещик. — Глупо их бояться. Они только того и ждут.

Телохранители не отвечали и думали себе в утешение, что Наша не станет вредить подневольным людям.

Из поместья, от доньи Леонор, приехал в общину гонец и предложил денег за портрет дона Альваро. Общинники удивились. Значит, вот почему пропала Наша? Наверное, весь портрет истыкала, тут уж дело верное. Конечно, глаза она выколола стручком фасоли уайлуло, жаренном без соли. Стручки эти очень твердые, красные в черную крапинку, растут в сельве, а продают их бродячие торговцы, в том числе ненавистный Волшебник. Они вообще приносят удачу, но колдуны их используют, чтобы у жертвы лопнули глаза. Жарить стручки надо непременно без соли, ибо соль — лучшее средство от всякой порчи. Ни один общинник не отправится в дальний путь и даже не выйдет работать, не поев соленого или не проглотив хотя бы крупинку соли. Люди толковали много. Они знали, что Наше ведомы и более действенные средства, она сумеет сделать, что нужно, и освободить общину от этого гада, отец которого не сумел даже отблагодарить ее отца. Пожалел ли дон Гонсало индейцев? Пожалел ли их дон Альваро? Куда там! Они губят их работой, убивают, секут, грабят. И потому, по справедливости, Наша должна погубить сына, как Авель спас отца. Расплачиваться надо за все, и зло, рано или поздно, карается. Так говорили те, кто верил в Нашу. Порфирио Медрапс вроде бы не верил. Росендо и верил и сомневался в том, что сокровенными силами святых и земли может распорядиться человек, в данном случае — слабая женщина; но верить он хотел. Гойо Аука ждал, что скажет алькальд, и своими сомнениями не делился, чтобы не лишать народ надежды. Другие рехидоры подбадривали общинников. Доротео Киспе, оспаривавший лавры Наши своими молитвами, смеялся и говорил, что у нас один спаситель — бог, а никакие не ведьмы.

Но время шло, и люди стали поговаривать, что дон Альваро цел и невредим. Он спокойно уезжал из поместья и скакал по дорогам, как ни в чем не бывало. Ничто его не брало. Знал народ, что Наша угрожала и Сенобио Гарсиа, и другим пособникам Аменабара. Почему же не действуют чары?

Как-то под вечер колдунья вышла из дому, глядя в землю, и все увидели, что она мрачна и измучена.

— Не могу я из него душу вытянуть… — сказала она алькальду.

— Дорогой, мы поедем в Косту. Так, на время, ненадолго. Я не прошу тебя бросить работу, я и сама не могу там жить, ты ведь знаешь. Мы будем счастливы хоть несколько месяцев… Вдалеке от этих мест, от всех этих пересудов… — говорила Мельба.

Неверный предвечерний свет проникал в комнату через голубые шторы. Мельба была прелестна, ее белая кожа и светлые волосы сверкали в полутьме.

— Оскар тайно даст Лауре пять тысяч… Ты ведь знаешь, они связаны… Тебя просят об одном: ничего сейчас не делай. Оставь все, как есть… Не отводи этих свидетелей…

Мельба страстно целовала Руиса, радуясь, что и сама получил* пять тысяч, и потому не обращала внимания на то, что его красное, толстое лицо — все мокрое и липкое. Бисмарк же все яснее понимал, что ему не удастся отомстить помещику за унижения. А как бы хорошо уехать хоть раз с этой женщиной, по-видимому, и впрямь любящей его!

— Мы уедем на летний сезон… На пляжах так красиво! Мы будем счастливы… Ты ведь говорил, что любишь меня больше всего?

И адвокат Руис снова это подтвердил.

Росендо Маки просто и пылко заговорил о правах Руми, о границах общины, о ее землях, которыми у всех на виду она владела многие годы, и о том, что никто другой ими не владел. Голос у него прервался от волнения, и ему пришлось на минуту замолчать. Потом судья стал подробно и придирчиво расспрашивать его о показаниях свидетелей, представленных суду Пауком.

Морщинистое лицо алькальда гневно и брезгливо искривилось, суровые глаза покраснели. Он сказал, что показания ложны и цель их — отобрать у общины земли. Вот бумаги, будут и свидетели, они сумеют доказать правду. Ручей Червяк и лощина Руми всегда, извечно назывались именно так. Никто их не переименовывал. Дикарь Васкес действительно бывал в общине, как и во многих местах, — его нигде не смеют изловить, боятся мщения. Сам Сенобио Гарсиа видел его в Руми и мог схватить, но не схватил. А у Гарсиа было ружье и он приехал не один. Аменабар действительно не платил за то>, что община пасет его скот, но это не доказательство: он не платит по самоуправству, а в своем поместье плату берет. Общине его не принудить, она просто старается брать у него поменьше скота.

Судья счел нужным грозно вмешаться:

— Как это не может принудить? А права? А закон?