В борьбе за трон

– Герцогу Гизу, немедленно! – сказал он.

Мария Стюарт обняла мужа и стала целовать его глаза и уста, но он был мрачен и задумчив.

– Чаша переполнилась, – прошептал он про себя, – теперь мать вонзит кинжал мне в сердце, тот самый кинжал, который был направлен против моей короны!

Мария Стюарт не слыхала его слов; она была счастлива, что его любовью добилась жертвы, нелегкой для него. Но, когда прошло два часа, а ей все еще не доложили об освобождении арестованных, она стала беспокоиться. Она приказала проводить Филли и Фаншон в ее комнаты и радовалась возможности возвратить спасенных своим английским друзьям, как вдруг вместо известия об исполнении приказа короля Мария Сейтон доложила, что явилась королева Екатерина.

Франциск побледнел.

– Будь тверд! – прошептала Мария. – Она может только просить, если же она станет противиться, надеюсь, ты покажешь ей, что ты – король, она же – убийца и мятежница.

Она не успела договорить эти слова, как вошла Екатерина. Глаза итальянки горели мрачным, зловещим огнем.

– Я пришла, – гордо сказала она, – чтобы пожаловаться на герцога Гиза. Он требует от меня выдачи двух моих служанок, провинившихся предо мною, хотя ему следовало бы знать, что мне принадлежит судебная власть над лицами моего домашнего штата.

– Это я приказал, матушка! – произнес Франциск.

– Тогда я сожалею, что не могу исполнить приказание. Я стану защищать свои права, и мне интересно посмотреть, как далеко зайдет сын, решившийся употребить силу против своей матери! – воскликнула Екатерина.

– Настолько далеко, ваше величество, насколько повелевает мне долг государя. Вас обвиняют в покушении на убийство Фаншон Сент-Анжели, а паж англичан – не ваш слуга.

– Вы плохо осведомлены, ваше величество, – насмешливо ответила Екатерина. – Этот паж был уступлен мне герцогом Гизом, на службе которого он состоял в последнее время, и, следовательно, поступил ко мне на службу. Он один осмелился на то обвинение, но, конечно, откажется от него на пытке. Вдобавок вас, ваше величество, обманули и насчет личности так называемого пажа; он – переодетая девушка, негодяйка, последовавшая за молодыми людьми из Англии, и, без сомнения, она не заслуживает того, чтобы ею так живо интересовались короли и герцоги.

– Девушка? – воскликнул пораженный Франциск. – Не может быть!

– Не верь ей! – предостерегла его шепотом Мария Стюарт. – Вникни в дело сам и выслушай, что скажут тебе о том англичане.

– Матушка, – продолжал король, в которого эти слова вдохнули новое мужество, – данный мною приказ должен быть исполнен; под страхом королевского гнева я прошу вас о повиновении.

– Я готова подвергнуться королевскому гневу! – с презрительной насмешкой подхватила Екатерина. – Я уступлю только силе!

– Тогда мы употребим силу! – воскликнула Мария Стюарт, пылая гневом, потому что ее возмущало такое издевательство над ее слабохарактерным супругом, который по малодушию соблюдал деликатность с этой женщиной; и, решившись принудить его к твердости, она дернула звонок.

– Что ты затеваешь? – шепнул ей Франциск, трепеща под ледяным взором Екатерины.

– Разве ты не прикажешь караулу стать под ружье и не пошлешь капитана гвардейцев за арестованными?

– Мне не остается ничего иного! – запинаясь, произнес король, посматривая на мать, как бы в надежде, что она уступит.

Екатерина дрожала от гнева, но вместе с тем чувствовала, что потеряет последнее влияние, если Франциск прибегнет к силе. Все до сих пор боялись ее, так как было известно, что король до сих пор не осмеливался оказывать ей серьезное сопротивление, и она была достаточно умна, чтобы понимать, что, когда дело дойдет до насилия, это будет лишь первым шагом.

– Я вижу, – воскликнула Екатерина, кидая на Марию Стюарт уничтожающий взор, – что с моей стороны будет лучше уступить; я делаю это, не желая подавать двору повод злорадствовать при виде распрей в королевской семье. Я согласна скорее допустить, чтобы меня тиранили, чем дать пищу насмешкам над матерью короля из-за того, что сын отказывает ей в повиновении. Я отпущу на свободу заключенных, но с этого часа буду уже считать порванными узы родства и велю моим слугам избавить меня от королевских почестей, которые оказывают мне только на смех!

– Матушка! – воскликнул Франциск, бледнея, но Мария Стюарт не дала ему снова испортить все неуместным малодушием.

– Она не сделает этого, – шепнула она, – будь стойким, Франциск! Взгляни только на ее злобные глаза; она замышляет мщение, но не думает подчиняться. Вспомни Амбуаз!

– Ты права, – вполголоса пробормотал он, не осмеливаясь, однако, поднять взор. – Мушкетерам пришлось охранять меня от друзей моей матери. Матушка, – продолжал он вслух, – лишь благодаря сыновней почтительности я забывал до сих пор свой долг…