В бурном потоке

— Милый, — прошептала она. Ее голос показался ему таким же мягким, как горьковато пахнущие волосы; мягким и в то же время исполненным силы. Этот голос разогнал его печаль, он обнадеживал. — Милый, как хорошо, что у нас была эта ночь… именно сейчас, когда все решается… А теперь ступай! Я не хочу, чтобы ты из-за меня не выполнил чего-то, что на себя взял. Не хочу ради себя. Ради нас… потому что мы можем быть счастливы, только если… Да ты это сам знаешь не хуже меня. Ступай, ступай, мой милый, родной мой, а я буду все время о тебе думать. Все время.

V

Адриенна вернулась из города, где делала последние закупки перед назначенным на завтра в полдень отъездом. На письменном столе — оставшемся еще со школьных времен, на столе-инвалиде в чернильных пятнах от домашних заданий и писем поклонникам с уроков танцев — она нашла записку, нацарапанную прямым неровным почерком Елены:

«Когда вернешься, пожалуйста, зайди ко мне. Я что-то совсем сегодня расклеилась».

Адриенна бросила свертки на диван и пошла узнать, что с матерью. Она уже собиралась открыть дверь в ее будуар, как вдруг услышала голоса; у матери гости. Первым побуждением было повернуться и уйти. Но потом она заколебалась. Кто не знает притягательной силы случайно услышанных разговоров, случайно выпавшей возможности заглянуть за кулисы чужой жизни?

Елена кого-то убеждала. Тяжелые двойные портьеры заглушали ее голос. Тем не менее в нем ясно проступало необычное оживление, нотка лихорадочной возбужденности. Скорее всего именно это обстоятельство и заставило Адриенну застыть, прислушиваясь, а затем приложить ухо к двери.

Голос Елены доносился иногда издалека, иногда вдруг совсем близко. И то, что она не лежала на оттоманке, свернувшись клубочком, в своей излюбленной кошачьей позе, а ходила взад и вперед, было столь же удивительно, как и горячность интонации, как и весь этот прием гостей в час, когда она обычно сумерничала.

А услышанное еще больше изумило Адриенну. Мать говорила об отношениях между полами. С кем это она беседует? Сколько Адриенна себя помнила, мать всегда жила как бы во сне, вдали от всех реальных чувственных влечений. Такое впечатление Елена производила на большинство окружавших ее людей: не старящаяся, хотя никогда и не бывшая молодой, нимфа, с той особой сентиментальной прелестью, встречающейся у женщин, чья жизнь проходит в напрасном ожидании великой любви, для которой они якобы созданы. И вдруг она сказала с горечью, на которую Адриенна никогда не сочла бы ее способной:

— Женщины моего склада живут в атмосфере постоянной тоски. Тоски по упущенным возможностям. Это чувство особенно типично для моего поколения.

Мужской голос коротко что-то ответил. Адриенна не уловила слов, не узнала голоса, хотя ей показалось, что она его уже где-то слышала.

Затем опять заговорила Елена, громко, нетерпеливо:

— Нет, это так. Поверьте, мне не легко далось такое признание. Однажды я читала рассказ одного русского писателя — Достоевского или Толстого. Может, и вы его помните? Собака угощает мула мясом, а мул, в свою очередь, предлагает собаке сено. Естественно, оба остаются голодными. Всякий раз, когда я думаю о безнадежном тупике, в какой зашли отношения между мужчинами и женщинами нашего круга, мне вспоминается этот рассказ.

Мужчина засмеялся и ответил с галантной развязностью:

— Послушать вас, так можно подумать… нет, нет, тут требуется только соответствующий мужчина, тогда и угощение будет соответствующим! Слишком стары? А представления у вас романтические, как у гимназистки.

Елена возразила:

— Вы мне льстите. Для мужчины, может быть, и справедливо, что ему столько лет, на сколько он себя чувствует. А женщине столько лет, на сколько она выглядит.

— И я того же мнения! Сказать вам, на сколько вы выглядите?.. Ага, вас уже мучит любопытство! Все женщины одинаковы. Каждой хочется узнать, какое впечатление она производит на нас, мужчин. Не стану вас томить: вы можете быть довольны. С такой фигурой и с такими глазами! Вообще разрешите мне как знатоку сказать вам: есть мужчины, очень опытные мужчины, для которых женщина лишь тогда привлекательна, когда она достигла прелести зрелого лета.

— Иными словами, вы относите меня к бабьему лету. Покорно благодарю!

— Вы пользуетесь тем, что слова не то средство выражения, которым я лучше всего владею, а тем более по-немецки… нет, нет, это просто катастроф!

Не может быть! Каретта? Что ему нужно от матери? Это открытие и отталкивало и притягивало Адриенну. Она не могла оторвать ухо от двери. Это было преотвратительное ощущение: так бывает, когда случайно заденешь головой виток липучки для мух и к ней пристанешь.