В бурном потоке

А Каретта продолжал разглагольствовать, с каждой фразой все более развязно и двусмысленно. Он рассказывал теперь о себе, о своих встречах с женщинами и о своем «мягкосердечии», не позволяющем ему противостоять «вечно женственному». Из всего, что Каретта говорил (и прежде всего из того, как он это говорил), явствовало, что, несмотря на все предшествующие комплименты, Елена его совершенно не интересует и он просто хочет перед ней покрасоваться своей роковой неотразимостью. А она смеялась! Пусть с усилием, но все же одобрительно и вызывающе.

Адриенну бросило в жар. Гневным движением она толкнула дверь — и остановилась. Ее намерение выгнать Каретту показалось ей нелепым. И зачем только она сюда сунулась!

Елена стояла у камина, сцепив руки на затылке. Ее напудренное добела лицо с глубоко сидящими темными глазами беспрестанно дергалось. С первого взгляда на мать Адриенна поняла, как сильно Елену занимает Каретта, или, вернее, не столько он, сколько образ художника, который она в своей наивной мечтательности себе создала. Ибо, в сущности, Елена была занята всегда только собой, своими собственными проблемами и проблемками, своей собственной персоной — даже сейчас, когда она расплела руки, чтобы мимоходом обнять Адриенну.

Каретту, который стоял, скрестив ноги, прислонясь к столу, появление Адриенны несколько вывело из равновесия, но он скрыл это в каскаде радостных возгласов.

Адриенна испытала чисто физическое ощущение стыда, будто по всему телу выступила сыпь. Она направилась к двери.

Елена вернула ее:

— Куда же ты? Бруно сделал с меня набросок для портрета… Можно теперь взглянуть, Бруно? Или хотя бы покажите Адриенне?

— У нас, художников, существует старое правило, никогда не показывать портретов до того, как они закончены, — но извольте! — И, взяв с фатальной усмешкой лист ватмана со стола, Каретта подал его Адриенне.

На листе он слегка набросал углем профиль Елены; рядом и снизу были отдельно зарисованы детали: лоб под бахромой челки, глаз с тонкой паутинкой первых морщинок на виске, линия подбородка и рот — на одном наброске плотно сжатый, на другом — с раздвинутыми, словно жаждущими губами. Эта зарисовка своей откровенностью превосходила все остальные; распахнутый рот, очерченный толстыми, грубыми штрихами, выглядел цинично, почти как порнографическая иллюстрация.

Адриенна рассматривала набросок, насупив слегка вздрагивающие брови.

— Ну как? Досыта нагляделись? — спросил Каретта, наклоняясь через ее плечо.

Адриенне казалось, что она чувствует сквозь блузку его дыхание. Она быстро кинула лист на стол и отступила в сторону.

— Больше, чем досыта. — Глаза ее потемнели.

Елена, с беспокойством наблюдавшая за дочерью, поспешно подошла к ней и обняла ее за талию.

— Ты же должна понять, детка, что это всего-навсего эскиз — не правда ли, Бруно?

— Разумеется. Я для любого портрета делаю себе такие предварительные заметки. — Под черными усиками Каретты вновь заиграла фатальная усмешка. — Правильно прочесть эти заметки в состоянии лишь тот, кто их делал.

Адриенна принудила себя отвечать сухо и по существу, тем не менее в голосе ее нет-нет да и проскальзывали нотки прадеда-откупщика.

— Разрешите мне быть иного мнения. Ваши заметки столь же общепонятны, как и… пошлы, чтобы не сказать низки.

Лицо Каретты исказилось, но затем вновь обрело обычную гладкую, благопристойную красивость.

— Ах, эти женщины! — проговорил он напыщенно. — Недаром я обычно пишу только мужчин. Уж если мужчины тщеславны, то настолько, что остерегаются показать разочарование. А женщины непременно требуют что-то подправить в своем портрете. Женщины всегда недовольны. Всегда считают, что их изобразили недостаточно красивыми, интересными, очаровательными. — Он уже кричал: — Каждая женщина, которую пишут, желает быть наново созданной. А это задача бога или пластической хирургии, а никак не художника. — Он порвал рисунок, бросил клочки на пол и стал их топтать, как обозлившийся мальчишка.

Наступило неловкое молчание. К удивлению Адриенны, первой нашлась Елена, которая обычно в подобных ситуациях оказывалась совершенно беспомощной.

— Дети, дети, надеюсь, вы не собираетесь вцепиться из-за меня друг другу в волосы! Адриенна, дорогая, я, конечно, очень тронута, что ты так горячо за меня вступаешься, но прошу тебя, умерь свой пыл! А вы, Бруно, тоже не должны вести себя, как разъярившийся Риголетто. Это вам совсем не к лицу… Но теперь и мне любопытно взглянуть на наброски.

И прежде чем Каретта, слишком поздно понявший ее намерения, смог ей помешать, Елена нагнулась и подобрала обрывки. Когда она составила их вместе, как головоломку, в углах рта у нее появились две горькие складочки. Но это длилось лишь какое-то мгновение. Она тут же с шутливой веселостью воскликнула:

— Нет, вы только посмотрите, как оригинально! Когда Бруно топтал рисунок, он следом подошвы приделал мне шляпу. И еще какую элегантную! Погляди, дорогая!.. Куда же ты?.. Останься, Адриенна!