В бурном потоке

— Сумасшедшая! — Каретта осмотрел платок, который приложил к губам и носу. Не найдя следов крови, он досадливо запихнул платок в карман и, видимо, приготовился вновь наброситься на Адриенну.

Она отскочила за стол и подняла над головой тяжелую вазу.

— Только посмейте ко мне прикоснуться!

Несколько секунд можно было подумать, что Каретта взбесится. Но вот он сразу сделался холоден как лед.

— Хорошо. Как вам угодно! Мое предложение, во всяком случае, остается в силе до полудня послезавтра. Мы живем уже не в «Империаль», а у фрау фон Врбата. Валли будет, конечно, очень рада, если вы окажете нам честь. Кстати, ей ничего не известно о моей… второй профессии.

Он щелкнул каблуками, снова поднял вместо приветствия указательный палец и, пятясь, вышел из комнаты.

Адриенна стояла будто оглушенная, прислушиваясь к замирающим в коридоре шагам. Это были легкие шаги, шаги хищника. В памяти внезапно вспыхнула картина: они всем классом поехали на экскурсию. Она сидела в лодке рядом с учительницей рукоделия, фрейлейн Кохвассер, и кто-то вдруг крикнул: «Смотрите, смотрите, кокосовый орех плывет!» Но когда фрейлейн Кохвассер попыталась ручкой зонтика подцепить круглый предмет, он вдруг медленно перевернулся и перед сидящими в лодке предстало вздувшееся, сизое человеческое лицо — страшное лицо утопленника.

То же чувство ужаса и омерзения, которое душило тогда Адриенну, костлявыми руками сдавило ей горло и сейчас. Будто спасаясь от погони, она запихнула вещи в саквояж и чемодан. Потом побежала к матери.

Дверь была заперта.

Лишь спустя некоторое время Елена отозвалась на ее стук. Голос доносился откуда-то издалека, усталый и приглушенный.

— Да, это ты, детка? Что тебе? У меня безумная головная боль… Что? Собираешься ехать уже сегодня ночным поездом? Это непременно нужно?.. Ну, как знаешь. Тогда скажи Мони, пусть даст тебе чего-нибудь на дорогу и приготовит ужин… Нет, я не буду есть… Спасибо, дорогая, мне в самом деле ничего не нужно. Попозже, может, попрошу мне сделать бисквитное суфле. А теперь попытаюсь уснуть. Ты же не уедешь до девяти?.. В половине двенадцатого? Тогда времени достаточно. Разбуди меня, пожалуйста, за час до того, как поедешь на вокзал… Ну и чудесно, так мы еще увидимся, детка!

VII

Снег все еще шел. Адриенна чувствовала это даже с закрытыми глазами. В тяжелой дорожной полудремоте ей все время снилась метель: как она заблудилась в метель, как ее чуть не занесло снегом. Собственно, ей вовсе не хотелось поднимать веки, усталость придавила их, будто мешок с песком, но она все же заставила себя приоткрыть глаза и сквозь слипшиеся ресницы огляделась.

В купе царили сумерки. За окном серел рассвет. Горные склоны за насыпью, белые альпийские луга с разбросанными кое-где кустарниками и кедрами словно врастали в низкое, облачное небо, откуда тонкой пеленой летели хлопья. Все тот же ландшафт, что и вчера вечером, когда из-за снежного заноса поезд стал.

Значит, снегоочиститель, которого ждали, еще не прибыл! А если подольше посмотришь в окно на эту нескончаемую метель, то и вовсе берут сомнения: да прибудет ли он вообще?

Адриенна попыталась разглядеть циферблат ручных часиков, но сочившийся снаружи свет был еще слишком слаб. Она чиркнула спичку. Почти семь. Поезд стоит на месте уже более полусуток.

Прежде чем трепещущий огонек погас, Адриенна обвела взглядом своих спутников. На другом конце скамьи, на которой она примостилась, поджав колени, спал с раскрытым ртом, откинув голову на бархатную, вышитую лилиями, подушечку, здоровенный сельский священник. Напротив него сидела беременная крестьянская девушка, которая в его сопровождении вошла в вагон на маленькой станции в Зальцбурге. Она сложила руки на выпирающем животе и перебирала четки. Ее расширенные серые глаза уставились в одну точку, поверх сидящей рядом супружеской четы: коротышки-мужа и длинной тощей жены, которая до смешного была на него похожа, словно ее срисовали с него при помощи пантографа.

Спичка догорела. В тесном купе сразу сгустился полумрак. В конце вагона тонко и визгливо плакал ребенок. Снаружи кто-то рубил сухие сучья, должно быть, для костра, который поездная прислуга разожгла возле паровоза, чтобы не замерзла вода в котле.

Стоило Адриенне подумать о костре, как она зябко поежилась. Защитная оболочка сна порвалась, и она почувствовала, как сквозь пальто и плед пробирает холод. Самое разумное было бы, конечно, встать и размяться или же пойти погреться у костра возле паровоза. Но Адриенна слишком устала. Ее все еще клонило в сон, хотя с самого отъезда из Вены она только и делала, что дремала или спала.