В бурном потоке

Крикун пробился наконец в первый ряд. Несмотря на высокий рост и широкие плечи, он, как теперь установил Роберт, был какой-то недоделанный, будто недопеченный. Над низким лбом курчавятся льняные волосы, подбородок почти срезан, взгляд мутный. «Деревенский олух, которого в детстве слишком много били», — подумал Роберт. Парень вызывал в нем жалость, но в то же время и некоторую тревогу. Между тем тот выпалил свой вопрос:

— Так ты хочешь, чтобы с немцами заключили мир?

— Народ хочет мира. Продолжение войны ничего не принесет народу, кроме новых жертв. Война выгодна только капиталистам. Только капиталисты хотят дальше воевать…

— Я хочу дальше воевать. Каждый честный легионер хочет дальше воевать. Что мы тебе… капиталисты?

— Нет, конечно. Да ведь разве капиталисты воюют своими руками? Они других посылают на фронт…

— Сколько немцы платят вам, большевикам, чтобы вы так говорили?

— Это не довод.

— Сколько тебе заплатили? Отвечай!

— Я не стану отвечать на такие…

— Отвечай! Отвечай! Отвечай! — Это кричал уже не один долговязый, это кричали хором десять — двадцать глоток.

— Товарищи… — возвысил голос Роберт.

— Мы тебе не товарищи! — заорал долговязый.

Со всех сторон послышались одобрительные возгласы:

— Правильно!..

— Убирайся отсюда!..

— Нечего тебе здесь делать!..

— Долой!

И всего несколько голосов, призывающих к порядку:

— Тише!

— Не поддавайтесь на провокацию! После чего вой усилился:

— Вон с трибуны!

— Проваливай!

— Стащите его оттуда!

Уполномоченный Национального совета, который при первых же возгласах вскочил, заклинающе раскинул руки:

— Братья! Подумайте, оратору было дано согласие… Демократия — это свободный обмен мнений… мы…

Пронзительный свист оборвал его речь на полуслове. На него посыпались угрозы и брань.

— Заткнись! Что у вас там между собой сговорено, нас не касается!

— Постыдился бы предателя покрывать!

— Немецкий прихвостень!

— Большевик!

— Обоих вон!

Рев одобрения. Поднятые кулаки. Давка. Часть легионеров попыталась было задержать особенно рьяных, но их цепь прорвали. Бушующая волна докатилась до повозки. Руки ухватили оглобли, колеса. Чей-то озверевший бас скомандовал:

— А ну, взяли, опрокидывай!

Только тут офицер, до тех пор изображавший полную непричастность, соизволил вмешаться. Роберт видел, как тонкогубый рот скривился и выплюнул какое-то приказание. Но никто не слушал, никто не обращал на него внимания. Легионеры все больше расходились, подстегиваемые многоголосыми возгласами:

— Раз-два, взяли! Раз-два, взяли!

Повозка начала раскачиваться. Ком грязного снега пролетел над самым ухом Роберта. Второй угодил в лоб офицеру. Вид пострадавшего, по лицу которого стекал грязный снег, смешанный с кровью, как-то разом отрезвил толпу. Крики и беспорядок стали затихать. Этим мгновением и воспользовался уполномоченный Национального совета. Он вскочил на складной стул и воскликнул с театральным жестом:

— Братья! Что вы делаете? Побиваете каменьями своих же офицеров… Побейте каменьями меня!

Наступило молчание, как иной раз случается при неожиданном столкновении с чем-то нелепо-комическим.

Кто-то кашлянул. Кто-то вполголоса что-то пробурчал. Кто-то нерешительно хихикнул.

Уполномоченного это ничуть не смутило. Он продолжал говорить, громко, проникновенно, отеческим тоном:

— Братья! Я всецело понимаю ваше волнение. Больше того, я вместе с вами отвергаю и всячески осуждаю все, что говорил нам предыдущий оратор. Да вы и не могли отнестись по-иному. На то вы чешские патриоты! На то вы солдаты наших славных легионов. Приверженцы идей нашего почитаемого председателя Национального совета и будущего президента профессора Масарика…

Из толпы крикнули:

— Да здравствует отец наш Масарик. Ура!

— Ур-р-ра! — прокатилось эхом по площади.

— Братья! — продолжал уполномоченный. — Но именно потому мы не поднимем руку на соотечественника, который поддерживает другие идеи, чуждые идеи, вредные идеи. Мы выслушаем его…

Раздались протестующие возгласы:

— Нет! Хватит! Довольно!..

Снова поднялся угрожающий гомон. Уполномоченный выпрямился со сжатыми кулаками. Лицо и шея у него побагровели. Он перекричал шум:

— Но, братья, нашему терпению есть границы. И предыдущий оратор эти границы переступил…

К одобрительному гулу, с которым были встречены эти слова, правда, все еще примешивались голоса, требовавшие: «Сбросьте его с трибуны! Бей его!» — но это были угрозы нескольких непримиримых одиночек. Большинство шло на поводу у уполномоченного и шиканьем заставило горстку бешеных замолчать.

Уполномоченный перевел дух, достал из-под крылатки элегантный носовой платок в голубой горошек и обтер себе затылок, подбородок и кроличьи усы.