В бурном потоке

Наступил день, сумрачный, мглистый. С покрытого льдом Днепра порой налетал ветер, тогда мгла немного рассеивалась и становилось видно шагов на пятьдесят. Туман приглушал все звуки. Беспорядочные выстрелы, которыми обменивались защитники казармы и передовые посты рабочих, звучали точно кашель, словно винтовки простужены. Одежда стала волглой, и холод пронизывал до костей. Сказывалось и томительное ожидание. Роберт вдруг обнаружил, что изломал лежавшую в кармане спичечную коробку. Он поглядел на Шуру. Она сидела на корточках у стены дома на другом конце баррикады. Разложив перед собой содержимое санитарной сумки, она проверяла, все ли тут. Измазанное копотью и разрумянившееся от холода сосредоточенное лицо придавало ей сходство со школьницей, решающей трудную задачку. Но вот выражение ее вдруг изменилось. Почувствовав взгляд Роберта, она подняла голову и улыбнулась ему. Из-под солдатской папахи выбился кончик цветастой красно-желто-зеленой косынки. Если бы не этот пестрый лоскут, Шуру, в ее грязной солдатской шинели, можно было бы принять за одного из бойцов. Интересно, как бы она выглядела в белом свадебном платье, в длинной фате и миртовом веночке? Представив себе это, Роберт невольно рассмеялся, и Шура тоже рассмеялась, глядя на него.

— Эй вы, голубки, вам все смешки да хаханьки! — окликнул их Васька. Разувшись, он озабоченно рассматривал башмак, от которого отстала подметка. — Нет ли у кого бечевочки… Ого, что такое?..

Кто-то, свистя и размахивая руками, бежал к баррикаде. Это был один из вестовых. Лоб у него был обвязан окровавленной тряпкой, он спотыкался, точно пьяный. Шура бросилась к нему и хотела размотать тряпку, но он не дался.

— Кто здесь за командира?

— Я, — отозвался Васька, поднимаясь.

Вестовой повернулся к нему:

— Принимай команду… Тарас Алексеевич ранен… Мы атакуем… — И, борясь с приступом кашля, добавил: — Среднее здание… за желтой стеной, напрямки… — Он ткнул пальцем в ту сторону, откуда прибежал.

Васька сунул ногу в башмак, нахлобучил на лоб свою фуражку железнодорожника и вытащил из кобуры длинноствольный маузер.

— Построиться по отделениям и марш! Не сбиваться в кучу!

Шура вложила вестовому в руку бинт и повесила себе через плечо сумку. Но Васька, заметивший ее приготовления, запретил ей идти с отрядом.

— Останешься здесь со Степкой и Малышом… Слушаться команды. Твое дело — раненые.

Напрасно Шура протестовала: она такой же член партии, и с каких это пор делают разницу…

Но Васька не слушал. Здесь командует он. Члены партии тем более должны соблюдать дисциплину. Понятно? Что у Шуры хватает смелости, всем известно. Но дело не в том. Надо же кому-то быть на месте и позаботиться, чтобы боеприпасы доставлялись бесперебойно, и вообще… Он откозырял и бросился догонять последнее отделение, перелезавшее через баррикаду.

Пока Васька и Шура пререкались, Роберт глядел в сторону. А затем подошел и сжал ей обе руки.

— До свиданья!

Поколебавшись с секунду, Шура коснулась губами его щеки.

— До свиданья, родной мой! — Ее карие глаза влажно блестели, но в них не было ни страха, ни грусти, только нежность и спокойная уверенность. — Ничего, милый, — прошептала она. — Подумай, сколько мы еще будем вместе, у нас ведь вся жизнь впереди!

Еще раз поцеловала его, отняла руки и пошла к раненому.

Подошвы Роберта будто приросли к земле, но, пересилив себя, он бросился догонять товарищей, маячивших впереди смутными тенями. Он догнал их, когда отряд на миг остановился, чтобы затем рассыпаться цепью. В поредевшем тумане виднелась широкая площадь с разбитым посередине сквером. Где-то позади кустов и деревьев тарахтели пулеметы. Справа и слева из примыкавших к площади улиц вливались все новые отряды, усиливая боевую цепь. Хриплая труба, сыграв первые такты «Интернационала», вдруг умолкла, словно ей не хватило воздуха. Укрывшийся за развилистым деревом Васька подавал им знаки. Он потерял фуражку, на лбу его алел широкий шрам, он то и дело утирал его тыльной стороной руки.

— Вперед, товарищи, вперед! — гаркнул он, оскаливая желтые зубы.

Этот сквер с обнаженными деревьями и кустами, с высохшим прудом и изувеченными статуями, казался заколдованным. Всюду на бурой траве с оставшимися кое-где пятнами грязного снега валялись трупы, одни словно отдыхали, другие застыли в неестественных позах. Тут были белые в юнкерских мундирах с блестящими погонами и красногвардейцы в шинелях. Были и штатские, сражавшиеся на той и на другой стороне.

Васька, бежавший впереди, бросился наземь. Роберт последовал его примеру. Он обогнал товарищей и теперь оглянулся. Они бежали следом, задыхаясь, с выкаченными глазами. Один, маленький, тщедушный, вдруг как-то странно подпрыгнул и упал ничком, выронив винтовку. И почти в то же мгновение рядом с Робертом пуля ударила в камень и, взвизгнув, отлетела в сторону.