В бурном потоке

— Встать! Бегом! — скомандовал Васька и широкими прыжками ринулся вперед. Спеша за ним, Роберт видел, как у него болталась на ходу отставшая подошва. Тарахтение стало громче. Вокруг взлетали фонтанчики земли и снега. С нечеловеческим воплем упал рядом какой-то незнакомый старик, приблудившийся к ним из соседнего отряда. Роберт побежал быстрее. Глаза жгло. Сердце распирало.

Снопы искр. Горящее дерево. На левой ноге развязалась обмотка. Роберт сорвал ее, оступился и упал рядом с Васькой в неглубокую канавку, дно которой затянуло ледком. Лед треснул с тонким звоном, как стекло.

По заднему, более высокому краю канавки ложились пулеметные очереди. Роберт втянул голову в плечи. Васька засмеялся.

— Чего кланяешься, тут тебя пуля не… — И вдруг осекся, увидев, что ствол его маузера согнулся дугой. — А чтоб тебя! — выругался он и отшвырнул негодный уже пистолет. Убедившись, что и последние отставшие подтянулись, он выпрямился во весь рост. — Товарищи, еще двести шагов!.. За победу рабочего класса! Ур-р-а!..

С криком «ура!» все бросились вперед. Кусты и деревья остались позади. Охряно-желтая зубчатая стена казармы была уже совсем близко.

Теперь и слева раздалось дружное «ур-р-а!». Густая толпа осаждала там выступ стены. Над толпой развевалось блеклое красное знамя, по-видимому, сшитое из линялой наволочки. За зубцами сверкнул огонь. Нападающие пришли в замешательство. Над головой у Роберта взвыла граната и разорвалась за стеной казармы. Оттуда повалил дым. Пулеметная трескотня прекратилась.

— Наша взяла! — пронзительно выкрикнул Васька. — Наша взяла…

Роберт старался не отставать. Пот заливал глаза. Комья земли летели в лицо. В стену снова ударила граната. Когда дым рассеялся, Роберт увидел вылинявшее знамя уже возле одного из зубцов. Знамя закачалось, накренилось, но потом снова выпрямилось. Шум боя постепенно затихал. Откуда-то донесло ветром несколько тактов «Интернационала». Какие-то фигуры, пригнувшись, бежали в сторону от казармы; ружейный залп всех уложил.

— Сюда!

Прислонясь к почерневшей от дыма стене, Васька собирал вокруг себя свой отряд. Роберт кинулся на его зов. Он ощущал свой язык точно кусок шершавой коры. Один из товарищей, набрав горсть снега, сосал его. Как это ему самому не пришло в голову! Роберт наклонился и замер. Внезапная тишина! Он огляделся. Другие тоже замерли на месте и насторожились, словно чего-то ожидая.

Васька очнулся первым.

— За мной, товарищи! — Он перемахнул через стену во двор. Роберт — за ним, но повис на стене и, соскакивая, больно ушиб левый локоть. Пришлось на минуту задержаться. Он стоял в просторном дворе перед главным фасадом казармы, увенчанным двумя башенками. С крыши застрочил пулемет. Во дворе лежало много трупов. Васька уже добежал до здания, выбил штыком окно и, размахивая гранатой, исчез внутри казармы. Несколько человек прыгнули следом.

Глухой взрыв. Второй. Посыпались обломки стекла и черепицы. Пулемет замолк. Из слухового окна башни высунулась наколотая на штык белая тряпка.

Тишина.

И вдруг знамя из наволочки взвилось над крышей.

«Так вот она, победа!» — думал Роберт с каким-то пронзительно-сладостным ощущением в сердце. «Победа!» Странно, что только не лезет в голову в такую минуту! Ему вспомнился малиновый сироп, — буфетчик в Народном доме на Гибернской улице после бурных собраний лил его в содовую, холодную, щекочущую в носу содовую.

Грохот. Удар. Но что это с рукой?

Роберт с недоумением уставился на круглую дырку в рукаве, из которой сочилось что-то красное.

Откуда-то появился Васька, прищурился.

— Ранен? Вот те на!.. Дай погляжу. Пустяки… А теперь топай, брат, в тыл. Здесь уже вое равно делать нечего… Шура тебя перевяжет. Слыхал? Это — приказ… Не туда идешь, ворота в той стороне!

И Роберт пошел. Перед воротами он увидел кучку юнцов, бледных, с ввалившимися глазами, с обнаженной головой. Большинство стояло понурившись, опустив руки, и только немногие с упрямым и надменным видом поглядывали на проходящих. Пленных охраняли двое рабочих с винтовками через плечо.

— Что с ними долго церемониться… — говорил один, когда Роберт проходил мимо. — Они ведь всех наших прикончили.

— Но мы не они, — возразил тот.

— За это мы и платимся. Ты только погляди, Кирилыч! Чистые паразиты, они того не стоят…

Роберт шел осторожно, словно ступая по льду. Колени подгибались, в голове стоял звон. Здоровой рукой он поддерживал раненую. Она казалась тяжелой, словно налитая горячим свинцом.

Туман рассеялся. Сквозь разрывы туч выглянуло бледное солнце. На площади трупов прибавилось. Роберту мерещились знакомые лица, но он не останавливался, боясь, что не дойдет.

Перед ним, покачиваясь, бежала его собственная серо-фиолетовая тень. И движения тени больше, чем все остальное, убеждали его в том, что он остался жив. «Подумаешь — рука прострелена, — говорил он себе, — главное, мы победили! Шура меня перевяжет. Две-три недели, и я буду на ногах. Ах, Шура, Шура…»