В бурном потоке

В Австрии, в Германии, в Италии по-прежнему все тихо. День за днем мы, затаив дыхание, дожидаемся хоть какого-нибудь признака, что русское землетрясение распространяется на юг и запад. Вчера промелькнуло ложное сообщение о массовых забастовках на военных заводах Винер-Нейштадта. Как же велико было потом наше разочарование! Ведь в Австрии, несомненно, имеется почва для революции. По последним известиям, населению Вены не выдали карточек на муку, — их не могли отпечатать за отсутствием бумаги. Во время приезда императора в Полу среди приветственных возгласов раздавались крики: «Хлеба!» Но в Австрии нет того, что имеется в России, — исполненной решимости революционной партии, которая возглавила бы охваченные брожением массы и поставила бы перед ними твердую цель.

Возвращаясь домой, мы долго спорили о нетерпении. У Душко целая теория насчет плодотворного и бесплодного нетерпения. В конце концов он запутался и смолк. Мы некоторое время шли молча — мимо нашего дома и через Арвский мост, по направлению к Каружу. Был чудесный зимний вечер. Отсвет городских огней на затянутом тучами ночном небе производил сказочное впечатление.

Сегодня редкий вечер — ни заседаний, ни собраний. Мы сидим дома. Душко запасся сербскими газетами. Я углубилась в чтение Плеханова «О роли личности». Вдруг Душко сказал — как я догадываюсь, подводя этим итог нашему вчерашнему спору: «Вот что я имел в виду. Каждому из нас дан только ограниченный срок, одна-единственная жизнь. И на пороге зрелости у нас возникает желание придать этому единственному в своем роде достоянию более глубокий смысл. Нам хочется для этой неповторимой жизни найти место в мире. Хочется придать ей форму и выражение. Она должна стать свободной благодаря познанию необходимости. Она должна стать светлой благодаря осознанной цели. Свободная и светлая, она не будет протекать в потемках подсознательного, среди подспудных чувств, грез и страхов. При настоящем положении вещей такая жизнь немыслима в рамках старого буржуазного строя, его политики, философии, искусства. Время созрело для нового. Вот почему наше нетерпение так велико».

18 декабря.

Вчера перемирие на Восточном фронте официально вступило в силу. Газеты сообщают о нем в скупых строчках, среди прочих новостей. Отчет о большом предрождественском бале и слухи о сокращении хлебного пайка занимают людей куда больше.

Тяжело на душе, когда это видишь. У меня, кстати, снова было легкое головокружение с тошнотой. Возможно, это от вечной беготни и оттого, что ешь кое-как, на ходу. А не признаки ли это беременности? Пока ничего не скажу Душко. Зачем преждевременно бить тревогу?

20 декабря.

Мы с Душко в последние дни много говорили о явлении, которое крайне меня тревожит. О равнодушии большинства людей к событиям мирового значения, если эти события не вторгаются непосредственно в их частную жизнь. Лишенные воображения и эгоистичные, люди плетутся привычным шагом, когда над головой уже трещат стропила.

Сегодня Душко принес мне письмо, полученное гамбуржцем Бренделем от его немецких друзей. (Письмо пришло нелегальной почтой.) В нем приводится послание из тегельской тюрьмы под Берлином. Оно от одного из заключенных, арестованных вместе с Либкнехтом за участие в прошлогодней первомайской демонстрации. В послании говорится:

«Я понимаю, как вы должны страдать, оттого что годы уходят безвозвратно, пустые, мертвые годы! Но — терпение и мужество! Мы еще будем жить — впереди великие события. А пока мы видим, как рушится старый мир, каждый день — новая трещина, новый оползень, новый грандиозный обвал. И всего удивительнее, что многие ничего этого не замечают, им кажется, что у них под ногами еще твердая почва».

24 декабря.

После завтрака, я только собралась в город, ко мне в дверь протиснулась мадам Жюсеран. Она маленькая, кругленькая, очень подвижная брюнетка с вьющимися волосами и вздернутым носиком, из тех носов, о которых говорят, что они смотрят в небо. Душан прозвал ее «наливное яблочко». В отличие от мужа, она не член партии, но разделяет его воззрения и так же, как он, состоит в Обществе свободомыслящих.

Она долго топталась вокруг да около, прежде чем решилась спросить: очень ли она согрешит как убежденная атеистка, если устроит ребятам елку? «Конечно, совсем маленькую и без всяких ангелов». Их приемные дети — Аннета и Поль — только недавно взяты Жюсеранами на воспитание. Оба они из Эльзаса, и до сих пор им всегда устраивали елку на рождество.

— Нам, конечно, хочется дать им правильное воспитание, но они еще, в сущности, крошки, одной — семь, другому — пять.

Я растерялась и не знала, что ответить. К счастью, пришел Душко. Он сказал: