В дебрях Маньчжурии

Спи, спи, сердечный! – продолжал думать вслух Иван, заметя тревожные движенья мальчика во сне – вот приведу я его к этому китайцу Ван-фа-тину, уж не выпустит он его! Или бабу эту ему давай, или капут этому птенчику! А жаль! Право жаль! Таково ласково он на меня смотрел намедни, что и сказать невозможно! Никогда на меня никто не смотрел так! И этому хунхузу я отдам его! Чтобы он его замучил?! Да что же я сделал?!! Никогда не бывать этому! Пусть он пропадет, проклятый черномазый дьявол! Задушу его своими руками, когда увижу!..

В это время невдалеке раздался шорох и сопенье; какой-то большой зверь приближался, не замечая присутствия человека. Иван насторожился, вынул из-за голенища длинный кривой нож, сел около безмятежно спавшего ребенка и стал ждать.

Кусты раздвинулись и из ветвей высунулась большая лобастая голова бурого медведя. Втянув в себя воздух и почуяв врага, зверь отшатнулся и бросился назад, ломая валежник. Когда затихли его шаги и тайга потемнела под густыми тенями высоких горных хребтов, Иван опять взял на руки разоспавшегося мальчика и зашагал с ним вперед, в ту сторону, откуда доносился рокот и шум речки. Чем дальше подвигался он, тем слышнее становился шум.

В глубокой пади по камням и корневищам лесных гигантов бурлила и пенилась быстрая горная речка, неся свои холодные, кристально-чистые воды на север, к матери всех рек, широкой желтоструйной Сунгари.

Здесь, под сводами девственного леса, на крутом берегу сложил Иван свою дорогую ношу, бережно прикрыв ее своей заплатанною курткой. Наскоро разведя костер и дымокур от назойливых москитов, он принялся устраивать мягкую постель для мальчика, наломав целый ворох лапчатых елей и папоротника.

Затрещал огонек. Набрав в котелок воды и устроив из палок стойку, Иван повесил его над костром. Ночь надвинулась быстро. В лесу было темно, как в могиле. Сырые испарения поднялись от земли и окутали заросли и кусты своим густым покровом.

Под напором ветра великаны тайги качали своими вершинами. Мальчик зашевелился под грязною курткой и сел, смотря удивленными глазами на Ивана, освещенного красноватым пламенем костра, на весело трещавший огонек и на черную пелену таежной ночи.

– Иван! Разве мы еще не пришли домой? – спросил ребенок, – ведь ты сказал, что скоро мы будем дома! Ты наверное обманул меня, чтобы я не плакал? Или может быть ты заблудился? Что это такое шумит? Слышишь? – сказав это, Юрочка вскочил, подбежал к Ивану, обнял его за шею и прижался к нему всем своим маленьким, хрупким тельцем.

Беглый каторжник в это время раскуривал свою носогрейку и мальчик порывистым движением выбил ее у него из рук, что не рассердило его, а только растрогало и, гладя по головке ребенка, он говорил:

– Не бойся, не бойся, дурачок! Это тайга шумит. Она, хотя и строгая, старая ворчунья, но добрая. Вот будем сейчас чай пить. Ты любишь чай? Кружки только у меня лишней нет, но это ничего, ты напьешься, а потом я. Садись здесь у огонька. И мошкара не будет кусать. Чайничек вскипел и можно пить – он усадил мальчика на разостланный мешок, достал сахар, чай, большую краюху белого хлеба и начал хозяйничать.

Налив чаю в кружку и положив туда один кусок сахару, он подал ребенку, сказав:

– Горячо! Не обожгись! Уж извини. Ложки то нет. Вот помешай палочкой. А хлеба хочешь? Ну не надо, коли нет апетиту. Это с устатку бывает…

Вверху в это время раздался протяжный вой и затем человеческий хохот.

Юрочка уронил от страха свою кружку и с криком: Иван, Иван! Боюсь! – бросился к нему и спрятал свое лицо в его коленах.

Иван усмехнулся, положил руку на голову мальчика сказал:

– Вот и впрямь ты дурачок. Чего испугался. Ведь это опять тайга-матушка шумит. Неужто не слыхал ни разу, как кричит филин-пугач? Ну, посмотри. Видишь, я не боюсь, и тебе нечего бояться. В другой раз, если что услышишь, – посмотри на меня, и весь страх пройдет. Так-то! Ну давай, налью тебе вдругоряд чаю…

– А в тайге есть волки, Иван? – спросил Юрочка, осторожно дуя на горячий чай. – может волк прийти сюда и съесть нас, как съел Красную Шапочку? Ты ведь читал такую книжку? Мне толстый дядя подарил… А вот, слышишь опять кто-то кричит? Ты не боишься? Нет? Это козодой. У нас дома тоже он кричит ночью… Ну, я уже напился. Теперь ты пей. А я немного прилягу, хотя спать еще не хочется, вот ножки болят, – сказав это, мальчик отдал кружку Ивану и растянулся на мягкой зеленой постели.

Закусив и напившись чаю без сахара, который берег для ребенка, Иван ушел за хворостом, так как костер погасал и еле-еле мигал синеватым блуждающим огоньком. Ночная тьма надвинулась ближе и сырая мгла готова была поглотить наших путников.

Несколько раз приносил Иван охапки сухостоя и валежника и складывал их вблизи костра, чтобы запастись топливом на всю ночь.

Заметив, что мальчик заснул, он закрыл его мешком, положив под голову свою куртку. Непривычная ходьба по тайге и впечатления истекшего дня истомили ребенка и он спал словно убитый, не почувствовав, как Иван снял с него башмачки и расстегнул ворот рубашечки.