В дебрях Маньчжурии

Я мысленно оправдывал себя, припоминая суровый «закон тайги» и чутко прислушивался к малейшему шуму, всматриваясь в зеленую чащу леса и держа наготове верную винтовку. Стрелявший, очевидно, выслеживал меня давно и ждал, когда я убью пантача; но почему он не попал в меня, когда я стоял во весь рост, для меня осталось загадкой. О присутствии Афанасенко он, вероятно, не знал и рассчитывал иметь дело только со мной.

В тайге практикуется такой способ добывания пантов, при чем разбойник неотступно следит за охотником и пускает в него пулю из засады, когда последний добыл драгоценный трофей. Но способ этот, несмотря на добычливость, очень рискован и кончается иногда гибелью самого грабителя.

Кто был наш противник, я не знал, так как этим промыслом занимаются здесь как русские, так и китайцы.

Тишина в тайге стояла невозмутимая. Начинало парить. В зарослях винограда и в траве неистово трещали цикады, да проворные дятлы, перелетая от ствола к стволу, долбили кору своими крепкими клювами.

Мне надоело, наконец, лежать под кустом и я постепенно выполз из зарослей и стал осматриваться. Выстрелы были направлены с соседнего хребта, спускавшегося в падь; там виднелись огромные камни гранитного обнажения; до них было не более двухсот шагов. Я чувствовал опасность с той стороны и не спускал глаз с этих гранитных скал, за которыми, вероятно, засел враг. Подыскав толстый ствол старого дуба, я расположился за ним, навел дуло винтовки на опасные камни и стал выжидать.

Прошло более часа с тех пор, как мой приятель ушел в разведку. Время тянулось томительно долго и я начал уже терять терпение, но внезапно раздавшийся звук выстрела где-то в отдалении заставил меня встрепенуться и насторожиться.

Я ожидал второго выстрела, но его не последовало, и снова наступила прежняя томительная тишина. Вынужденное бездействие тяготило меня, я волновался, но ничего не мог предпринять, ограничиваясь своей пассивной ролью. По моим предположениям, выстрел был со стороны Афанасенко и я терялся в догадках не зная, что именно там происходит.

Я был спокоен за своего товарища, так как был уверен в его опытности и выдержке. Пуля его редко давала промах, и в тайге он мог постоять за себя. Это был старый таежный волк, безупречной смелости, поэтому я был убежден, что он поступит именно так, как надлежит.

Я не ошибся. Не прошло и получаса после выстрела, как появился Афанасенко, ведя перед собой связанного по рукам хунхуза. Оказалось, что последний действительно выследил меня и засел за камни, с целью, в конце-концов, покончить со мной и воспользоваться моей добычей.

Вид у хунхуза был смущенный, хотя в то же время, он очень походил на пойманного волка. Свирепый и злой взгляд исподлобья не сулил ничего хорошего и, пока мы свежевали изюбря, что заняло у нас около двух часов, на всякий случай, мы связали ему еще ноги, чтобы он не бежал.

Судя по его спокойствию, он наверное ожидал от нас смерти, так как психология его, «око за око», не допускала другого решения.

Когда же Афанасенко, окончив работу с изюбрем, закурил папиросу и вложил ее в раскрытый рот хунхуза, последний не поверил глазам своим и, наверное, думал, что все это происходит во сне. После свежевания зверя, мы разложили части его по мешкам и двинулись в путь, при чем развязали хунхузу руки и ноги и дали ему нести самый тяжелый мешок с мясом, вероятно, весом до 40 кило. Китаец охотно и легко взвалил себе на плечо мешок и пошел вместе с нами к зимовью.

Для безопасности, мы поместили хунхуза между собой. Выражение лица его сразу изменилось, в нем уже не было злобы и непримиримой ненависти, оно сменилось на более разумное и человеческое. Видно было, как зверь уступал место человеку.

До зимовья было не менее 15 километров и мы часто останавливались отдыхать и утоляя жажду в горных речушках. К вечеру, перед закатом солнца, мы были уже в зимовье.

Пленник наш вел себя очень спокойно и был покорен, как ребёнок. Я все время следил за его настроением и мне казалось, что он все еще не может уяснить происшедшего и все чего-то ждет от нас, конечно, самого худшего.

В зимовье мы предложили ему напиться чаю и дали ему поесть хлеба и мяса. Надо было видеть его волнение и переживание в это время! Казалось, он кое-что начинал понимать. Когда Афанасенко объявил ему, что он свободен и может идти, куда хочет, удивлению его не было предела… Не верить нам он уже не время, в его мозгу не укладывалось то, что с ним произошло. Он ушел не сразу и перед уходом низко, низко кланялся нам обоим, бормоча какие-то невнятные слова, и, наконец, исчез в темноте наступившей ночи.

«А, ведь, малый, того… С радости чуть не рехнулся!» – произнес Афанасенко, когда фигура хунхуза скрылась в зарослях тайги. «Когда я выбил из рук у него винтовку, он сразу упал ничком на землю, в ожидании смерти и когда я его поднял, он был словно во сне! Да, наверное, и сейчас еще не очухался, как следует!»