В дебрях Маньчжурии

«Это хорошо, что ты решил выручить отца, – говорил старый зверолов – ты уже большой и должен помогать семье. Если ты погибнешь, семья будет жить, если же погибнет отец – семья погибнет также. Выбора тут нет. Надо тебе идти и заменить отца. Что мать была против этого, ничего нет удивительного: она женщина и рассуждает по своему, ты же мужчина и поступил правильно. Переночуешь у меня и завтра рано утром мы пойдем вдвоем к хунхузам. Может быть мне удастся помочь беде и выручить вас обоих. Этих хунхузов я не раз выручал и был им полезен и думаю, что мое слово будет иметь значение в этом деле. Им невыгодно со мной ссориться, поэтому я почти уверен в успехе. Не печалься и не плачь. Этим горю не поможешь. Надо действовать. А пока идем в фанзу. Ты с непривычки устал и тебе необходим отдых, иначе завтра ты не дойдешь. До фанзы Та-Хай-лингоу, где находится отец, не менее двадцати пяти русских ли, поэтому раздевайся и ложись спать, а тем временем я приготовлю чего-нибудь поесть и подкрепиться. Поход предстоит тяжелый».

С этими словами Тун-Ли и маленький Ван вошли в фанзу. Пока старик возился у очага с приготовлением ужина и чая, мальчик снял свои улы, разлегся на теплой циновке кана и спал безмятежным сном юности.

В старой голове Тун-Ли бродили тревожные мысли, он не был вполне уверен в успехе своего ходатайства и изыскивал способы воздействия на хунхузов, для освобождения своего приятеля. Трубка его жалобно шипела, испуская клубы ароматного дыма, и на бронзовом лбу его легли суровые морщины глубоких дум. Когда ужин, состоящий из бобовой похлебки с мясом косули, был готов и закипел на очаге медный чайник, старый зверолов разбудил крепко спавшего мальчика.

Уничтожая с аппетитом горячую ароматную похлебку, маленький Ван рассказал старику о своих дорожных впечатлениях и о своей встрече с Великим Ваном.

Узнав об этом, Тун-Ли преобразился, морщины на лбу его разгладились и он засыпал мальчика расспросами об этой встрече.

«Что же ты мне сразу не сказал об этом? – кричал старик – ведь это очень важно и может сыграть большую роль в нашем деле! Это ведь не простой тигр, а сам Великий Ван! Если он пощадил тебя, то кто из смертных может наложить на тебя руку! Кто осмелится не исполнить волю Великого духа гор и лесов! Такого смельчака не найдется по всему обширному Шухаю! Я теперь уверен, что хунхузы не только пощадят тебя, но отпустят вас обоих с миром! Теперь ты, маленький Ван, находишься под покровительством Великого Вана, и судьба твоя обеспечена в будущем! Счастлив ты и счастливы твои родители!»

Долго еще старый таежник говорил на эту тему и мальчик слушал его, затаив дыхание, боясь проронить слово.

Дверь фанзы была открыта и в нее вливался аромат девственной тайги и доносились звуки волшебной, сияющей таинственными фосфорическими огнями, ночи.

Блуждающие огни эти, в виде летающих светляков, прорезывали своими мгновенными вспышками непроницаемую тьму дремучего леса, как миниатюрные молнии, или искры электрической батареи.

Из глубины таежных дебрей доносились крики японского козодоя; ему вторили болотные совы и лесные эльфы, лягушки-древесницы.

За зубчатым гребнем Тигровой горы показался яркий диск луны и бросил свои бледные голубоватые лучи в темные недра лесов, на склоны скалистых хребтов, в пади и ущелья.

В одинокой фанзе зверолова, озаренной луной, потухли огни и крепкий сон спустился на крыльях ночи на веки ее обитателей. Тун-Ли и маленький Ван спали рядом на теплых канах и обоим им снился чудный сон, навеянный песнями древней старухи-тайги и тихим шепотом листвы в вершине векового дуба, под могучей кроной которого стояла ветхая фанза.

На следующий день, едва только первые лучи восходящего солнца позолотили скалистые кряжи Тигровой горы, старик был уже на ногах и хлопотал у горящего очага с чайником.

«Вставай, вставай, маленький Ван! – тормошил он спавшего мальчика – солнце уже поднялось высоко и нам пора в путь-дорогу! Пей чай да снаряжайся! Отдохнешь потом, когда кончим дело!» Но маленького Вана не надо было подгонять, он заспался, вследствие чрезмерной усталости и напряжения. Все тело его болело и ноги распухли от ушибов и царапин.

Сбегав на речку и обмыв свои раны студеною водой, он быстро собирался в путь и был готов раньше старика, который долго еще копался по хозяйству, суетился, кряхтел и ворчал себе под нос непонятные таинственные слова.

Вскоре они вдвоем шагали по тропе, направляясь на юг, к подножью горы Татудинзы, конусообразная каменная вершина которой возвышалась над грядами темных лесистых хребтов, отрогов станового горного массива Лао-э-лина.

Тропа извивалась змеей по долинам горных ручьев и речек, пересекала крутые каменистые кряжи, тeрялась среди топких болот и кочкарников глубоких ущелий, взбегала на высокие горные перевалы и плоскогорья.

Наши путники останавливались для минутной передышки в фанзах звероловов, где их встречали радушно и напутствовали добрыми пожеланиями.