В дебрях Маньчжурии

– Будет тайфун, – произнес Зозуля, закрывая лицо от холодных капель дождя. – Самая воровская ночь. Подумают, дьяволы, что я сплю и не ожидаю сегодня, гостей. Милости просим. Угощение готово. Останетесь довольны…так рассуждал про себя верный сторож и чутко ловил знакомые для уха, всплески весел приближающейся лодки; или звук волны, рассекаемой острым носом быстроходной джонки.

Уже более двух часов напряженного внимания. Где-то вдалеке прогудела сирена парохода, идущего из бухты св. Ольги во Владивосток.

Но, чу! Зозуля ясно расслышал плеск волны в деревянные борта лодки. Где-то близко, но различить что-нибудь в хаосе бури и дождя невозможно.

Блеснула молния и Зозуля увидел, шагах в трехстах от берега, большой баркас, наполненный вооруженными людьми. Они тихо, по-воровски, на шестах подвигались к берегу. При блеске молнии Зозуля пересчитал своих гостей; их было шесть человек.

Смерив на глаз расстояние, намазав мушку светящимся составом и проговорив вслух: «Господи благослови!», он тщательно навел свою винтовку на лодку и при вспышке молнии нажал на спуск, взяв на мушку переднего человека, стоявшего на носу и руководившего баркасом.

Глухо, почти неслышно, загремел выстрел, высокий человек, стоявший на баркасе, беспомощно взмахнул руками и упал навзничь, пораженный в грудь смертельною пулею дум-дум.

Быстро переменив позицию. Зозуля вслед затем, при новой вспышке благодетельной молнии, пустил еще одну смертельную пулю в грудь человека, где билось смелое, отважное сердце и трепетала беспокойная душа таежника браконьера. Услышав выстрелы с берега и видя гибель товарищей, промышленники быстро определили свое положение и, считая свое дело проигранным, спешили выбраться из сферы губительного огня бдительной стражи.

На выстрелы Зозули подошли соседние сторожа и открыли частый огонь по злосчастному баркасу.

Рев бури, раскаты грома, свист пуль и грохот выстрелов слились в один сплошной ужасный звук.

Несколько пуль, выпущенных браконьерами, впились в мокрый песок у ног Зозули, но он не обратил на это никакого внимания.

Вскоре баркас скрылся из вида и сторожа разошлись по своим участкам, но Зозуля не доверял хищникам и, зная их уловки, оставался у камня, в ожидании.

Тайфун вздымал водяные горы и бросал их на каменную твердыню острова, как бы стараясь смыть его с поверхности океана. Среди рева бури и рокота беснующегося моря Зозуля услышал человеческий голос; оказалось ему, что кто-то зовет его по имени и шлет проклятия. Тоскливо сжалось закаленное сердце его; никогда еще не чувствовал он страха, но теперь в эту ночь, тоска одиночества закралась в душу его. Мысленно перенесся он в тайгу Маньчжурии, где промышлял в былое время, добывая панты, кабанов, коз и свирепого тигра; вспомнил товарищей своих; где-то они теперь? Может тлеют их белые кости в далеких сопках!..

Задумался старый таежник и не видит, как к берегу тихо приближается опрокинутый баркас, подталкиваемый волнами прибоя. Возле баркаса виднеется какое-то тело, не то человек, не то морские водоросли.

Очнулся Зозуля от своего забытья и бросился к баркасу. Трудно было вытащить тяжелую лодку на берег, волны захлестывали его с головой, слепили глаза и вырывали из рук добычу.

– Все погибли. Ну, царство им небесное! – произнес он, снял шапку и истово перекрестился. – Господи, прости меня грешного! – c этими словами Зозуля вытащил из воды труп человека и положил его на камни. При свете, фонаря он увидел молодое, красивое лицо, обрамленное пушистою черною бородкой. Приложив руку к груди, он почувствовал слабое биение сердца в теле мнимо-умершего.

Изучив на военной службе приемы приведения в чувство утопленников, он быстро начал качать его, вращая руки и надавливая на грудную клетку. Долго пришлось возиться с ним, уж хотел бросить, устал до изнеможения, но упрямство заставляло его неутомимо работать, пока не показались признаки жизни.

Изо рта вместе с водой вырвались звуки первого вздоха и вскоре мертвец ожил, но был так слаб, что Зозуля принужден был перенести его на сухое место берега, где и положил свою ношу под защитой ветвей низкорослого дуба.

III

Тихо в избушке сторожа. За печкой-лежанкой трещит неугомонный сверчок. Тусклое пламя лампы освещает убогую обстановку жилища. Ветер, бушевавший всю ночь, под утро стих. Тайфун пронесся дальше к берегам Сахалина.

На широкой скамье, накрытый полушубком, лежит молодой браконьер, спасенный Зозулей. Он спит; его мерное дыхание колышет полы полушубка. Бледное лицо спокойно, как у спящего ребенка.

Рядом на табуретке сидит, скрестив на груди руки, Зозуля и смотрит пристально в лицо спящего.

Одинокий, всеми забытый, таежный бродяга чувствовал, что в душу его проникает тепло, и холодное, очерствелое сердце его согревается от присутствия чужого человека, беспомощность и слабость которого рождали новое неиспытанное чувство жалости.