В дебрях Маньчжурии

Спавший пошевелился и открыл свои большие, темные глаза. Сначала ему все казалось сном, он напрягал свою память и не мог объяснить окружающего. Наконец, приподнявшись на локтях и заметив около себя человека, он проговорил: «Где я? Ведь я утонул?!»

– Лежи, лежи, – сказал вполголоса Зозуля, осторожно кладя молодого человека на постель, – говори лежа. Тебе надо отдохнуть! Пей пока горячий чай с ромом. Потом будешь меня расспрашивать, а теперь слушайся!

Осторожно и нежно, как заботливая нянька, Зозуля поил незнакомца горячим чаем.

С удовольствием смотрел он на молодое существо, возвращенное им, к жизни. Он любовался красотой молодого, свежего лица, и был несказанно доволен тем, что ему, одинокому бобылю, обязан этот юный человек своим спасением.

Выпив несколько кружек душистого чая, молодой человек вполне оправился и сел на скамейке, спустив на пол ноги. Бледная утренняя заря глядела в маленькое тусклое оконце избушки.

Зозуля помог незнакомцу надеть его, высушенную на печке, одежду.

На вид ему было не более двадцати лет. Высокий и стройный, он казался красавцем в этой скромной убогой обстановке.

– Как звать-то тебя? – спросил его Зозуля.

– Имя мое Алексей, а по фамилии, значит, Крутых, ответил незнакомец.

– Вот видишь ли, Алексей – продолжал Зозуля, положив ему руку на плечо, – я тебя вытащил полумертвого из воды около баркаса и кое-как отходил. Бог видно покарал твоих товарищей и они все утонули…

– Нет не все! – произнес в волнении Алексей, – двоих вы убили, тогда мы отогнали баркас в море и думали отстояться там, снова идти к берегу, налетел этот проклятый тайфун, перевернул баркас и видно никто кроме меня не жив! – с этими словами молодой человек отвернулся к стене и крупные слезы закапали одна за другой на грязный полушубок.

Видя горе и тоску его, Зозуля проговорил:

– Ничего, Алексей! Надо смириться перед Божьей волей! Видно так надо. Против Него не пойдешь!.. А кто был с тобою на баркасе? – после короткой паузы спросил Зозуля, может отец или братья?

– Да, брат был со мною, старший! Он вел баркас наш и убит первым, – ответил Алексей, стараясь сдержать рыдания и заглушить тоску, сжимавшую сердце тисками.

При этих словах Зозуля потупился и замолчал. Сверчок трещал неистово. Издалека доносился рев океана. Рассветало быстро. За окном чирикали воробьи, начавшие свой хлопотливый день.

Успокоившись, Алексей тряхнул своими темными кудрями и сказал, обращаясь к своему спасителю:

– Да, видно на то воля Божия! Вы, сторожа, не виновны в смерти моих близких и товарищей!.. Вы делаете свое дело, мы свое! Хлеб жевать каждому надо!..

Зозуля поднял голову и с благодарностью посмотрел на молодого человека.

– А где живете вы? – спросил он Алексея, снявшего со стены винтовку и любовавшегося изящной ее отделкой.

– Живем недалече, на Сучане. Что знаешь? Село Владимировка, – ответил, Алексей, прицеливаясь в окно.

– А из каких вы будете? Здешние или российские? – продолжал допрос Зозуля.

– Рассейские, – ответил молодой человек, я то родился здесь, а старший брат по пятому году приехал сюда с отцом и с матерью. Мы воронежские, из-под самого города. Спервоначалу сильно бедствовали здесь, на новых местах, ну, а теперь ничего, живем не плохо: земли много, сдаем в аренду китайцу, ну, а сами зверуем… Ничего, хороша твоя винтовка! – продолжал он, – вот ежели мне бы такую-,благодать! Сколько плачено?..

– Не знаю право. Она не моя, – казенная, от хозяина, – отвечал Зозуля, – да что, если деньги есть, можно купить такую же во Владивостоке; рублей шестьдесят стоит.

Разговаривая и узнавая друг друга, хозяин и гость вышли из избы.

Солнце только что показалось на горизонте и медленно выплывало из тумана, стлавшегося по поверхности бурного моря. Воздух был неподвижен, но волны, с белыми пенистыми гребнями, набегали на скалистый берег и глухо рокотали.

Слышен был крик проворных чаек – рыболовов и свист куликов.

Пахло соленою водою, водорослями, свежею рыбою и слышался особенный, специфический крепкий запах моря.

Молочно-белые клубы тумана, под влиянием тепла солнечных лучей, тронулись, поплыли и поднялись кверху, растаяв в синеве неба.

Великий Океан шумел.

IV

Жаркий полдень. Солнце немилосердно палит. Камни мостовой тротуары и стены домов Светланской улицы Владивостока накаляются и пышут жаром. Движение приостановилось. Только рабочий и деловой люд снует по опустевшим улицам. Китаец носильщик проплетется со своей громоздкою ношей, на рогульках за плечами, да редкий извозчик, понукая разбитую на ноги лошадь, проедет мимо богато обставленных витрин больших магазинов.

Отсюда вид на бухту. Там тоже как-бы замерло все. Стоят недвижимые темные силуэты крейсеров; вправо у коммерческой пристани чернеют корпуса морских гигантов, коммерческих судов.

Там жизнь не замирает, скрипят и визжат подъёмные краны, гремят гигантские цепи, гудят свистки и сирены, кричат свое монотонное: «нy, еще!» китайцы грузчики.

Вдали, в тумане сереет, словно туча, громада Русского острова.

Над городом, в скалистых твердынях гор застыли в своем грозном спокойствии жерла гигантов-орудий.