В дебрях Маньчжурии

– Вот, это другое – дело! – сразу изменила тон лукавая красавица, теперь я вижу, что ты любишь меня. Поговорим о деле. Будет тебе обниматься. Успеешь еще! Погоди, скоро надоем тебе. Все вы мужчины таковы! Ну, верю, верю! Нечего! – говорила она, вырываясь из рук Зозули и отстраняя от своего лица разгоряченное страстью лицо его.

– Видишь ли, мы приедем к острову на двух лодках. На одной я, отец, брат, дядя и его два сына, на другой семья брата покойной матери. Народу будет много! Долго не засидимся. В это время ты отведи как нибудь сторожей на южный берег, чтобы они весь день и всю ночь проспали. Выдумай, что ты справляешь свои именины и дело в шляпе. К вечеру добытые панты свезут к лодкам, и поминай, как звали! Хорошо?!

– Да ты умница! Настоящий министр! – проговорил, очарованный деловитостью красавицы, Зозуля.

– Подожди, еще не все. Когда они уедут с острова, я приду к тебе и будем жить, как муж и жена. Потом можно и перевенчаться; что, хорошо я придумала?! А сторожа и знать ничего не будут. Ты подсыпь им какого нибудь зелья, чтобы крепче и подольше спали! Туши оленей наши тоже увезут, а что не увезут, то бросят в море; следов никаких и не останется. Что, недурно?! Ах ты мой хороший! Дай же я тебя поцелую по своему, крепко! – тут сильная, сложенная как Венера, дочь старого таежного хищника, обняла обессилевшего от вина и любовного хмеля Афанасия Зозулю и прижала его к высокой упругой груди своей.

В спальной зашевелились. Послышался кашель, и в комнату вошел Иван Крутых, жмурясь от яркого света солнечных лучей, врывавшихся в открытое окно, открывавшее великолепный вид на бухту «Золотой Рог».

– Ну что, детки, пора бы и чаек попить! – проговорил старик внимательно оглядывая смущенного Зозулю и пытливо посмотрев на дочь, – Алешка! Лодырь! Вставай! Ишь разморило как! Будем чай пить! А вечером закатимся в иллюзион. Кутить так кутить. В кои-то веки, вырвешься из тайги в город! Надо пользоваться. Ну-ка, нажми эту самую пуговку, пусть дадут самовар, – обратился он к Алексею, сидевшему на диване и зевавшему во весь рот.

Вошел половой с салфеткой под мышкой.

Зозуля встал и начал прощаться, говоря, что ему необходимо видеть хозяина и побывать в городе. На прощанье Екатерина крепко его поцеловала, растроганного и умиленного. Незаметно она успела шепнуть ему на ухо: «24 июня!»

На следующий день, купив все необходимое, полный светлых надежд Зозуля отправился на остров.

VI

Тихо на море. Где-то вдалеке прокричал сивуч. Предрассветный ветерок набежал на берег и колыхнул ветвями могучих дубов, подступивших к самой круче, над пучиной.

Вскоре багровый диск солнца показался из туманной дали горизонта и плавно, величаво вознесся над темно-синею водяною пустыней, бросив на нее пучок золотисто-багровых искр.

Стрижи и ласточки, покинув свои гнезда на береговых утесах, зареяли в воздухе. В сторожке, у самого обрыва над морем, собрались все служащие острова. Главный сторож, Афанасий Зозуля, угощает их, справляя свой день рождения. Высадки браконьеров днем ожидать нельзя, можно и погулять! А ночью опять на свои посты, с винтовками в руках, в ожидании непрошенных гостей. Сидят за крепким дубовым столом вкруговую суровые, закаленные в борьбе с непогодой и людьми, оторванные от мира сего сторожа-охотники и вином заливают невеселые думы свои. Уж много раз наполнялись стаканы; развязались, отвыкшие говорить, языки; отлетели прочь все черные думы; светлее стало вокруг, расширился кругозор и новые смелые мысли явились на смену прежним, безотрадным.

Зозуля пил мало, часто выходил из сторожки и к чему-то прислушивался. Изредка улавливал слух его отдаленные выстрелы, тогда лицо его искажалось страданием и тонкие, сухие губы шептали молитву: «Господи! Прости меня грешного!»

Недолго бражничали сторожа. К полудню все они лежали в тяжелом, глубоком сне, кто на полу под столом, кто на лавке, а кто раскинулся и на дворе. Оставив им для похмелья четверть водки. Зозуля пошел в свою сторожку, на северный берег. Там все уже было готово, чтобы принять дорогую гостью.

Солнце стояло низко. Выстрелов давно не было слышно. Не вытерпел Зозуля и, взяв потайной фонарь, на случай позднего возвращения, вышел из дома.

Воздух был неподвижен. Парило. На юго-западе у самого горизонта медленно ползла черная туча.

– Будет тайфун, подумал Зозуля и быстрее зашагал по знакомой горной тропинке. Скоро отмель. Там должны быть их лодки. Отсюда, с высокого утеса, виден весь берег. Нет, ничего не видно!

В это время от утеса отплывали два баркаса, переполненные людьми и дорогой добычей. На заднем баркасе Зозуля ясно различил стройную фигуру женщины, с винтовкой в руке. Это была Екатерина. Она стояла на корме и махала ему белым платком. Суровый таежник понял все. Безумный огонек сверкнул в его очах. В отчаянии он поднял руки к небу и бросился с высокого утеса в море.

Темная, таинственная пучина клокотала и грозные, могучие волны разбивались о каменную грудь одинокого острова. Утлые баркасы смело шли вперед, рассекая гребни набегающих валов. Великий Океан шумел. Тайфун приближался…