В дебрях Маньчжурии

Небольшая доза: ханшина, выпитая Сомовым, быстро на него подействовала, сон клонил его тяжелую голову и скоро он заснул, растянувшись во всю ширину узких кан.

Убедившись, что охотник спит крепко Пей-чан потушил светильник и вышел из фанзы, затворив за собою дверь.

Темная сентябрьская ночь окутала землю.

Морозный воздух наполнен был ароматом павшей листвы и гниющих растений.

Одинокий хутор старого Пей-чана затих и погрузился в сон.

Из ближайшего дубового леса доносились крики козлов. Где-то далеко-далеко ревел изюбрь и могучий голос его, то понижаясь, то повышаясь, будил многократное горное эхо.

Все обитатели хутора спали, кроме старика хозяина, он долго неподвижно сидел у своего прадедовского очага с трубкой во рту и думал свою тяжелую думу. Труп убитого сокола, уже окоченевший, лежал перед ним на канах. Лицо старика было бесстрастно, но в диких безумных глазах искрились красноватые огоньки неукротимой злобы, или то отражался огонь тлевших угольев на каменном низком очаге. Худые крючковатые пальцы, с длинными серповидными ногтями, напоминали лапы хищной птицы, и сам Пей-чан всей своей фигурой походил на старого горного коршуна. Когда-то он был видным хунхузом, но разбогатев, бросил свое ремесло.

Выкурив трубку и выколотив ее о край толстой подошвы своего башмака, он взял бережно мертвого своего любимца, погладил его плоскую голову и вышел с ним во двор.

Под развесистым старым вязом стояла небольшая деревянная кумирня. Подойдя к ней, старик выдернул из крыла сокола большое маховое перо, поднял его кверху и воткнул в священный пепел алтарика, произнося какие-то заклинания. В ближайших приречных зарослях завыл голодный волк, ему ответил другой из дубового леса. Где то на дальнем хуторе залаяли собаки.

Зайдя под навес сарая Пей-чан снял с гвоздя связку фазанов охотника и пошел к летнику, чутко прислушиваясь. Все было тихо.

Отворив осторожно дверь, он вошел и бросил фазанов на пол.

Мертвого сокола погладил по голове и положил бережно на холодный очаг.

Сомов безмятежно спал, разметавшись на канах. Одна рука его свесилась вниз.

Старик подошел, осторожно поднял ее и положил рядом со спящим.

«Жук» поднял было голову, но снова вытянулся, глубоко вздохнул и затих.

Постояв немного около спящих, хозяин вернулся в свою фанзу, набрал в лопату углей с очага и отнес их в летник, где бросил на холодный каменный пол. Затем он откуда-то принес две лопаты свежих углей и бросил туда же.

Синий зловещий огонек пробежал по углям, затрещали искры и вскоре удушливый ядовитый угар пополз вверх к черному потолку, заполняя все углы, все щели небольшой фанзы.

Затворив плотно дверь и подперев ее колом, старик отошел к кумирне, стал на колени, воздел руки к темному звездному небу и начал молиться своему таинственному, зловещему богу.

Тихая осенняя ночь плыла над сонною долиной Медиана. В вышине темного неба летели станицы журавлей, их мелодичное курлыканье то раздавалось близко, над самою головой, то затихало вдали безбрежного океана.

Удушливый угар между тем делал свое ужасное дело и сон охотника незаметно переходил в непробудный вечный сон смерти.

Окончив молитву, Пей-чан подошел к летнику и стал прислушиваться; ничто не нарушало торжественную тишину ночи; в фанзе было тихо, как в могиле, но чуткое ухо старика улавливало глухие, невнятные звуки: как будто стонал человек слабым умирающим голосом. Собака ползла к двери и тихо взвизгивала.

– Пора, – подумал старый хунхуз и тихо, крадучись, как тигр проскользнул в свою фанзу, откуда вынес бутылку с керосином и спички.

Через несколько минут летняя фанза, где помещался злосчастный охотник со своей собакой, запылала со всех сторон. Длинные языки красного пламени вздымались к темному небу; столб огненного дыма и искр, клубясь, уносился к далеким, равнодушным ко всему звездам.

Пей-чан стоял невдалеке, любуясь делом рук своих. Освещенный красноватым заревом пожара, он напоминал злого духа, вышедшего из огненной глубины преисподней.

Зловещая дьявольская усмешка кривила беззубый рот старика в диких, безумных глазах его горели кроваво-красные огоньки.

Высохшая легкая постройка быстро пожиралась племенем и горела, как костер.

Пустынные волки, испуганные необычайным светом, прекратили вой и скрылись в соседних горах.

Старый филин-пугач, привлеченный светом, прилетел из леса и, усевшись на вершину темного вяза, кричал свое дикое, монотонное: «угу!».

Огонь шипел и столбы клубящихся искр уносились вверх, исчезая в непроглядной темноте осенней ночи…

Крупная ставка

Яркий зимний полдень. Ослепительные лучи февральского солнца, пробираясь сквозь темные вершины могучих кедров, искрятся и играют всеми цветами радуги на белой пелене пушистого снега. Я быстро шел по косогору крутой сопки, предполагая перейти через глубокую падь, перевалить еще один хребет и спуститься к речке Тута-хезе, где, по рассказам звероловов, должны жировать стада кабанов.