В дебрях Маньчжурии

Надеть сандалии было делом одной секунды, и с винтовкой в руке я вышел из фанзы. В это время двое дозорных подвели ко мне старика-китайца. Увидав меня, почти голого, но с неизменным пенсне на носу и с винтовкой в руке, он начал приседать и кланяться, повторяя: «Шанго, шанго, капитана!»..

Это был хозяин фанзы, старый китаец-зверолов. Тый-Зан-чи, Змеиный дед.

Узнав, что мы русские и что ему не угрожает опасность, он ободрился, стал смелее и быстро сориентировавшись в создавшейся обстановке, принялся хозяйничать у себя в фанзе, угощая нас своими таежными деликатесами, как то: копчеными бурундуками и крысами, змеиными яйцами и жареными кузнечиками.

Разведчики отплевывались, и с негодованием отходили прочь, не веря тому, что все на свете относительно и условно.

Несмотря на кажущуюся дикость и робость, старик довольно хорошо говорил по-русски, таким образом от него я узнал, все, что меня интересовало, так как этот китаец без сомнения был одним из типичнейших таежных бродяг маньчжурских гор.

На вид ему было не более шестидесяти лет, но на самом деле гораздо более. Довольно правильные черты лица, орлиный нос, выдающийся подбородок и высокий рост – изобличали в нем представителя чистокровных монгол Северо-Восточной Азии, напоминающих по облику своему американских индейцев. Темно бронзовый цвет лица и невозмутимо-спокойное выражение еще более делало его похожим на какого-нибудь «Черного Орла» Скалистых гор, одного из героев наших детских лет, так увлекательно описанных Эмаром и Купером.

Когда затихли разговоры костров и сон объял бивак наш шумный, старый зверолов, попыхивая трубкой, подсел ко мне на каны и слова за слово рассказал мне многое из своей долгой, богатой приключениями, жизни. Тихая, едва слышная, речь его, журчала, как ручеек среди каменистой россыпи тайги, уносила нас обоих на легких крыльях мечты и фантазии в пределы таинственного неведомого Китая, в гигантские города-муравейники, где живет душа народа-старца, где спит тот легендарный, страшный для изнеженной Европы, дракон. Много говорил в ту ночь старый зверолов. Всего не запомнить. Говорил о том, как плавал он с отцом своим по бурному Южно-Китайскому морю. О том, как добывали они вместе жемчуг. Как утонул отец и ему пришлось сделаться морским пиратом. Через десять лет их разбила английская военная шхуна и он израненный попал в плен, затем в тюрьму в Гонконге. Три года был он на каторге и строил морской каменный мол в этом порту, затем бежал в Японию, там работал на верфях в Нагасаки, где много русских и где он научился говорить по-русски. Благодаря большому росту и силе, он понравился одному богатому англичанину, который нанял его телохранителем. С ним он изъездил весь Дальний Восток и в конце концов очутился в Пекине, где поступил в дворцовую стражу. Здесь пробыл он не долго, так как в ссоре убил офицера и должен был бежать в Монголию, где занялся скотоводством. По прошествии десяти лет он разбогател и задумал уже заняться торговлей (мечта каждого китайца), но в одну злосчастную ночь хунхузы ограбили его дочиста и сожгли усадьбу. Собрав остатки имущества, старик перебрался в соседнюю Маньчжурию и занялся звероловством, преимущественно добыванием соболя и корня женьшень. В фанзе, где мы остановились, он живет уже двадцать четыре года, а раньше жил в верховьях реки Май-хэ.

На вопрос мой, сколько ему лет старик ответил: «Много, много!» – взял в пригоршню чумизы, показал мне и проговорил: «сосчитай!»

По всей вероятности, на его плечах покоилось не менее восьмидесяти лет, но здоровая жизнь в лесах и горах закалила его, без того крепкую, натуру.

Утренняя заря зажглась уже на востоке, когда я заснул крепким сном уставшего человека. Проснулся поздно; солнце высоко стояло в синем небе и бросало горячие лучи на наш бивак.

Нам предстоял трудный подъем на хребет по тропе к кумирне Лянзалин, находящейся на высоком горном перевале, служащем водоразделом бассейнов двух рек: Лянцзы-хэ и Май хэ.

По словам зверолова, до перевала было двенадцать км и, так как от главной тропы отходили в стороны тропинки по ловушкам и легко было сбиться в зарослях тайги, старик взялся провести нас до кумирни, которая находилась на его попечении, т. к. он должен был заботиться об ее благоустройстве; кто возложил на него эту обязанность мне узнать не удалось.

Несмотря на трудный крутой подьем, на жару, старый зверолов бодро шагал вперед с легкостью привычного горца; усталости, томления и одышки он, повидимому, не знал. Люди мои за ним едва поспевали и бранились втихомолку, называя его лесным дьяволом. В руках у него была суковатая жердь, на которую он изредка опирался.

По сторонам тропы тянулись засеки с ямами для ловли зверя; как объяснил нам Тый-Зан-чи, засеки эти построены недавно звероловами из верховьев реки Май-хэ.

Где только возможно, я всегда уничтожал всякие ловушки, ямы и засеки, так как этими варварскими способами уничтожается много зверя, который гибнет в ямах совершенно непроизводительно.

Сухой хворост засеки мы подожгли, а ямы обвалили, но заняться совершенным уничтожением было некогда.