В дебрях Маньчжурии

Здесь, так же, как и на родине, зажили они прежней тихою семейною жизнью, вполне уравновешенные и довольные. Юрочка все так же властвовал в доме и, несмотря на свой пятилетний возраст, отлично понимал свое привиллегированное положение и учитывал его по своему. Но по характеру это был добрый, отзывчивый ребенок.

Юрочка выбежал на крыльцо, когда к дому подошел отец в сопровождении гостя.

– Папочка! Иди чай пить! Мама давно ждет тебя! – закричал он, сбегая по ступенькам прямо в объятия к отцу, взявшему любимца на руки.

– Ты знаком с этим толстым дядей? – произнес отец – дай дяде ручку.

Пожав маленькую пухлую рученку ребенка, гость потрепал его по розовой щечке заскорузлым черным пальцем и произнес, стараясь придать своему голосу мягкость:

– Ну здравствуй Юрочка! Давно уж мы не виделись! А я тебе гостинцы привез! Вот пойдем в столовую, там покажу.

Через узкие темные сени вошли они в большую светлую комнату, посредине которой стоял простой стол, накрытый белою клеенкой. Самовар с шумом выбрасывал клубы пара. Пахло свежеиспеченным хлебом и ароматным кофе.

Навстречу вошедшим из за стола поднялась молодая женщина. Бледножелтый утренний капот особенно шел к ее черным волосам, заплетенным в толстую косу и к смуглому цвету ее красивого лица. Большие карие глаза мягко глядели из под длинных изогнутых ресниц. Тонкие брови, вытянутые в одну линию, и резкое очертание пунцовых губ изобличали своенравие и твердость.

– Здравствуйте, Валериан Иванович! Садитесь пожалуйста. Что хотите: чаю или кофе, – произнесла хозяйка низким контральто, протягивая гостю для поцелуя свою небольшую изящную руку.

– Что нальете, то и выпью, дражайшая Евгения Степановна! Я ведь простой человек, рабочий, не привык разбирать – ответил толстяк, усаживаясь хозяином у стола.

– Налей ему кофе со сливками. Женя; пусть хоть раз в жизни попробует хорошего! – шутил Грабинский, сажая рядом с собой на высоком стуле Юрочку.

В отворенные окна врывался свежий ароматный воздух весны. Это было время, когда, лес, луга и горы покрывались ярко-зеленою листвой и цветы всевозможных колеров запестрели на великолепном изумрудном ковре. Фиолетовые и белые кисти сирени, букеты белых жасминов и дикой розы, вкрапленные в темный фон тайги, наполняли воздух, и без того пряный и душистый, ароматом и зноем. Болотистые луга пестрели синими, желтыми и голубыми ирисами. На солнопеках и вырубках цвели пышные пионы, розовые, белые и крапчатые. Красные, желтые и оранжевые лилии поднимали свои стройные высокие стебли над мелкою кустарниковою порослью. Слышалось пение птиц, молчаливых в другое время года, кваканье лягушек, жужжанье насекомых. Очнувшись ст долгого зимнего сна, природа ликовала, стараясь использовать все свои силы на празднике жизни.

– Ну-ка, иди сюда карапуз! – говорил, допивая третий стакан кофе, жизнерадостный толстый машинист, вытаскивая из своего глубокого кармана книжку с картинками.

– Вот, это тебе за то, что ты умный и добрый мальчик, за то, что слушаешься маму и папу! Дай, я тебя поцелую.

Раздался звучный поцелуй в пухлые щечки Юрочки и счастливый ребенок бежал к матери, поделиться своей радостью.

Это случалось почти каждый приезд на концессию машиниста Валериана Белозерова, а бывал он здесь часто, подавая своим паровозом со станции пустые платформы на ветку под нагрузку. Вечером, когда платформы были нагружены лесными материалами, весь состав уходил обратно на станцию, откуда совершался уже экспорт леса на внутренние рынки или за границу.

Гириньская провинция Маньчжурии чрезвычайно богата лесом, здесь-то сосредоточены главные лесные концессии. Кроме железной дороги лесные материалы идут по рекам и подъездным путям, железная дорога служит почти единственным средством вывозки леса. Промышленность эта с каждым годом разрастается и даже за последнее время значительно увеличился спрос на маньчжурский лес на заграничных рынках.

Но вернемся к нашему рассказу, так некстати прерванному.

Счастливый Юрочка, прижимая к себе дорогой подарок, переходил от отца к матери, рассказывая им содержание картинок.

Наконец Грабинский вынул из жилетного кармана золотые часы, взглянул на них, встал и произнес:

– Простите меня! Уже поздно! Меня ждут в лесу десятники! – с этими словами он поднял сына, поцеловал его в губы и передал жене, целуя ей руку.

– К обеду не жди! – продолжал он, надевая шляпу-панаму и снимая со стены винтовку Маузера.

– Я тоже иду с вами! – произнес Белозеров, подходя к хозяйке и почтительно поцеловав кончики пальцев ее руки.

– Я взял с собой ружье и хочу поохотиться на рябчиков, – продолжал он, торопясь за вышедшим на двор Грабинским.

Юрочка забрался к матери на колени и начал объяснять ей изображения животных в книжке, лепеча своим детским языком не понятные названия.

Солнце между тем высоко поднялось в синем небе и наступил великолепный ясный майский день.

Со стороны железной ветки по-прежнему доносились голоса грузчиков-китайцев. В лесу стучали топоры дровосеков, визжала пила и слышался грохот и шум падающих таежных великанов, сраженных безжалостной рукой человека.