В дебрях Маньчжурии

Месть старого хунхуза

Солнце только что показалось из-за далеких лесистых хребтов Ляо-лина, темневших на горизонте, подобно грозовой туче. Глубокое синее небо отражалось, как в зеркале, в заводях и тихих затонах Медиан-хэ.

Седые туманы ползли из падей и ущелий к вершинам сопок. Был конец сентября. Листва кустарников и лесов, камыши и травяные заросли долин утратили уж свою зеленую окраску знойного лета и оделись в пестрые цвета глубокой осени, напоминая роскошный персидский ковер.

Свежий, морозный воздух был чист и прозрачен, как горный хрусталь.

По каменистой дороге, извивавшейся вдоль берега реки, ехали два всадника.

Маленькие, но крепкие лошадки горячились, мотали своими лохматыми большими головами и рвались вперед.

Всадники-китайцы сидели на высоких нарядных седлах; в руках их, на тонких медных цепочках, виднелись гордые фигуры соколов сапсанов. Изредка хищники вскидывали свои длинные серповидные крылья и перекликались друг с другом.

Издалека доносились крики болотной и водоплавающей птицы.

Над головами всадников неслись караваны пернатых странников; бесконечные вереницы их тянулись к югу, в благодатные страны тропиков. Китаец, ехавший впереди на прекрасном белом иноходце, одет был в синюю шелковую курму и меховую рысью шапку. Широкое медно-красное лицо его, с узкими щелевидными глазами, было бесстрастно, но в глубоких черных зрачках его таился огонь страсти и неудержимого азарта.

Богатый землевладелец и любитель соколиной охоты, Пей-чан счастливо жил со своей многочисленной семьей на своем хуторе урочище Миди. Много хлеба вывозил он на арбах на русскую станцию Хайлин; были у него и заводы свои, где давили масло из бобов и гнали ханшин из гаоляна.

Работы окончены. Хлеб продан. Деньги сданы в банк в городе Нингуте. Время свободное, делать нечего, и выехал старый Пей-чан со своим любимым соколом и работником Кой-чи на охоту.

– Я слышу, крик лебедей! – сказал старый слуга Кой-чи, устремляя свои острые дальнозоркие глаза вдаль – вон там, далеко на озерах!

– Вижу, вижу! – ответил Пей-чан и поскакал по указанному направлению.

Охотники спрятали соколов в широкие рукава своих халатов и неслись по кочковатому болоту к светлой полосе видневшегося озера. Только привычные монгольские лошади могут идти по болоту, не проваливаясь по кочкам, не спотыкаясь; всякая другая лошадь, не местная, здесь непригодна.

На тихой поверхности голубого озера плавали стройные, величавые, белые лебеди, изогнув свои гибкие тонкие шеи, подняв могучие широкие крылья.

Топот лошадиных копыт приближался. Почуяв опасность, старый лебедь вожак насторожился, вытянул свою длинную шею, подобрался, сложил крылья и загоготал протяжно.

Птицы замерли в ожидании. Белые фигуры их отражались в лоне вод, как в зеркале.

Не доскакав до озера шагов пятьсот, всадники остановились, соскочили с коней, быстро освободили соколов и подняли их над головами. Желтые искристые глаза хищников искали добычу. Заметили. Несколько взмахов крыльев и серые их фигуры замелькали в синеве неба.

При виде смертельного врага, лебеди засуетились, захлопали крыльями по воде и один за другим плавно поднялись на воздух.

Оба сокола, как бы сговорившись, устремились на заднего лебедя, взлетевшего последним.

Лебединый вожак летел впереди и, увидя погоню, крикнул громко своим зычным голосом. Сигнал был понят товарищами, птицы сбились в кучу и полетели быстрее, подымаясь все выше и выше.

Хищники не отставали от лебедя и старались отрезать его от остальных, что им вскоре удалось. Лебедь метнулся в сторону, крикнул и начал увертываться от налетевших врагов.

Преследуя добычу вдвоем, сокола стараются взять ее в вилку. т. е. один бьет птицу сверху, другой снизу. Так было и теперь. Налетая на ослабевшего лебедя с двух сторон, они поймали момент и почти одновременно вцепились в большую, могучую птицу.

Лебедь вздрогнул, метнулся кверху, крикнул жалобно, беспомощно замахал сильными крыльями и ринулся вниз, вместе со своими убийцами, мелькая в небе ослепительно белым своим оперением. Вскоре он исчез за далеким холмом.

Охотники, сидевшие на конях, с напряженным вниманием следили за всеми перипетиями воздушной драмы, неслись вскачь за улетевшими птицами, жестикулировали, ободряли хищников восклицаниями: «lo! lo! Ta! Ta!» и сами превращались в хищников.

Когда Пей-чан подъехал на взмыленном иноходце к лебедю, он был уже мертв. Оба сокола сидели на его белоснежной груди, запустив острые крючковатые когти в тушу птицы. Увидя хозяина, они подобрались, вытянули свои горбоносые головы вперед и заклекотали довольными голосами.

Соскочив с лошади, Пей-чан не без труда снял хищных птиц с лебедя и надел им на лапы цепочки.

Кой-чи выпотрошил добычу, отдав соколам сердце, разрезав его пополам. Жадно набросились хищники на теплые окровавленные куски и быстро их заглотали.

Старый Пей-чан был доволен работой своего любимца, он взял его на руки, гладил по голове и называл разными ласкательными именами.